Марсель отложил перо.
— Очень умно, Гильом… Я рад, что вы приняли такое решение. Я весь день не брался за письмо, потому что не мог придумать, как изложить наши доводы в привлекательной для Наварры форме.
— Для Наварры привлекательны лишь его цели и его удовольствия.
— Тем не менее для меня это огромное облегчение — что не нужно отправлять ему послание с предложениями, которые, как он считает, противоречат его интересам.
— В таком случае в Париже мне больше делать нечего.
— Наверное.
Каль сделал глубокий вдох.
— Тогда утром мы отправимся на север. Я начну собирать свою армию. Мы сообщим Наварре, когда будем готовы.
Марсель встал.
— Вы не пожалеете, что заключили этот союз. Удачи — и вам, Гильом, и тем, кто пойдет за вами. Вы делаете важное дело, за которое многие опасаются браться, но которого тем не менее очень ждут.
Они обнялись и похлопали друг друга по спинам; ни дать ни взять и впрямь дядя и племянник.
— Выпьем напоследок, — предложил Марсель, — а потом, думаю, вы захотите пораньше уйти на покой. Боюсь, завтра вас ждет долгий день.
— Много долгих дней, я бы сказал.
Марсель поднял бокал.
— За Жакерию! Ваши люди еще покажут себя.
Они лежали на соломенном тюфяке в своей каморке, понимая, что это их последняя спокойная ночь, что, когда Алехандро будет с ними, все, возможно, изменится. Охваченные неуверенностью и тревогой, они страстно сжимали друг друга в объятиях.
— Ты назвал меня женой, — прошептала Кэт.
— Я собираюсь много, много раз называть тебя так. Как только представится возможность, нам нужно найти священника.
— Муж, — пробормотала она. — Чудесное слово.
Он поцеловал ее — в глаза, в кончик носа, а потом в губы, нежно и страстно.
— Одна надежда, что твой père будет того же мнения.
Алехандро казалось, что он всего день или два не видел несносного Фламеля — но вот он, здесь, снова отрывает его от работы, которую, как он сам настаивал, нужно завершить как можно быстрее.
— Вы даже не закончили второй раздел?
— Я продвигаюсь достаточно быстро. Эта работа требует времени и внимания. Проявляйте терпение.
— Ах! — Коротышка — очевидно, в качестве наказания — стукнул себя кулаком по лбу. — Думаете, я не твержу себе то же самое все время? Твержу, неустанно твержу! Просто я молился, и Бог услышал мои молитвы, доверил мне дело созидания, или, по крайней мере, так я понял его знак и страстно желаю поскорее приступить к делу.
Алехандро отложил перо и удивленно посмотрел на него.
— Бог уже подал вам знак?
Сложив вместе ладони, Фламель поднял взгляд к небесам.
— Да, будь он благословен.
— Видимо, вы в его глазах исключительно набожный человек, раз он ответил вам так быстро.
— Наверное, он считает меня таким. Должен признаться, это случилось гораздо быстрее, чем я когда-либо надеялся.
— А не могли бы вы описать мне природу этого знака?
— Конечно. Не вижу причин скрывать. Это было видение, которое пришло ко мне во сне. Поначалу оно было ужасающим, но потом я понял, что Бог хочет таким образом подчеркнуть его значительность, и весь превратился во внимание. Я находился в темнице или склепе, глубоком, лишенном воздуха, почти без света, и меня до глубины души пронизывал страх. Я умолял тюремщиков отпустить меня, но они не обращали на мои просьбы никакого внимания. Потом однажды маленькая дверь отворилась, и я оказался снаружи, в потоках света, такого яркого, что привыкшие к мраку глаза почти ничего не видели. Однако Бог позаботился о том, что я смог увидеть нечто более яркое и удивительное, чем доступно обычному зрению: круг света, горячий, алый, который надвигался на меня, а потом взорвался пламенем изумительной красоты…
Дальше Алехандро не вслушивался. Свою главную задачу алхимик выполнил — доставил сообщение тому, кому оно предназначалось. Поскольку в глубине души Алехандро совершенно точно знал: «знак» был дан ему и только ему; знак того, что настало время покинуть Париж.
Двадцать четыре
— Я никогда прежде не была у тебя наверху.
— Не потому, что я не пытался затащить тебя туда.
Попытка Тома игриво пошутить создала у Джейни успокаивающее ощущение, что в этом мире хоть что-то не изменилось. С нехарактерным для себя смирением она шла следом за ним по длинному, покрытому ковром коридору второго этажа. Он открыл дверь гостевой комнаты, вошел, положил сумку Джейни на постель и протянул руку, как бы намекая на «чаевые».
Она попыталась рассмеяться, хотела что-то сказать, но не сумела издать ни звука и вместо этого разразилась слезами. Том подошел к ней, обнял за плечи, пытаясь утешить, но понимая, что слова тут бессильны.
Она неизящно шмыгнула носом.
— Почему моя жизнь внезапно превратилась в такую кучу дерьма?
— Послушай, я понимаю, это звучит не слишком успокаивающе, — сказал он, — но могло ведь быть гораздо хуже. Твоих ценностей там не было, и ты можешь заново отстроить дом, причем, скорее всего, гораздо дешевле — сейчас полным-полно строителей, ищущих работу. Вчера вечером я достал из сейфа твой страховой полис и ознакомился с ним. Он покрывает…
— Знаю, знаю, он покрывает все. И это хорошо, ведь с чем я осталась? Только с тем, что у тебя в сейфе и вот в этой сумке. Просто… просто… ох…
— Что? — мягко спросил он.
Она сделала несколько медленных, глубоких вдохов-выдохов и, казалось, снова обрела решительный настрой.
— Не важно. Я весь день скулила. А может, и всю жизнь. Теперь пора работать. — Она опустила взгляд. — Не нужно было ездить в Исландию.
Том ничего не сказал. Несколько мгновений прошло в молчании. Потом Джейни подняла на него взгляд усталых глаз.
— Я хочу поблагодарить тебя, Том, очень, очень… Это один из тех случаев, когда без тебя я просто не знала бы, что делать.
— Все в порядке, — ответил он с улыбкой. — Я не против. Хотя… вдруг я привыкну к твоему обществу? И что потом?
— Послушай, если тебе эта идея хоть в чем-то не по душе, я могу остановиться у Майкла и Кэролайн.
— Нет. Я пошутил. Здесь тебе будет намного легче.
— Это правда. Спасибо тебе. Надеюсь, настанет день, когда я тоже смогу сделать для тебя что-нибудь хорошее.
Том молчал. Он тоже на это надеялся.
— Послушай, есть еще одна проблема, — продолжала Джейни. — Кристина всегда приходила ко мне домой, а сейчас это невозможно. Мне требуется место, где я могу встречаться с ней.
— Пусть приходит сюда, конечно.
