Он увидел, что Кэт направляется к нему.
Она шла, придерживая одной рукой подол юбки, чтобы не запачкать ее, а в другой неся связку хорошо знакомых серовато-белых повязок; в последнее время она полностью взяла на себя их изготовление и обработку.
— Я принесла новые повязки, père. Совсем свежие.
— Ты творишь чудеса, дитя. Как бы они выиграли эту войну без тебя?
Она улыбнулась, отдавая ему повязки.
— Я не дитя, père. Теперь я замужняя женщина. Но ты, наверное, всегда будешь воспринимать меня как ребенка.
Они продолжали работать вместе, и хотя дело это было невеселое, а впереди их ждали тяжкие испытания, Алехандро Санчес испытывал такое чувство удовлетворенности, какого не знал на протяжении многих лет. Дочь рядом, у нее прекрасный муж, руки и голова заняты полезным делом — разве этого не достаточно, чтобы чувствовать себя счастливым?
Когда все повязки были израсходованы, Кэт сказала ему:
— Давай пройдемся, père. Мне нужно поговорить с тобой с глазу на глаз.
Это были самые приятные слова, которые он слышал за весь день.
— Со всем моим удовольствием, мадам Каль.
Она засмеялась. Они углубились в лес позади лагеря.
— Знаешь, это совсем неплохо — наконец-то обрести фамилию. Я никогда не знала, как называть себя. Плантагенет? Эрнандес? Санчес? Сейчас я Каль. Очень приятно — произносить это вслух.
Он обхватил ее за плечи.
— Ты счастлива, дочь? — Он засмеялся. — И ты заметила, что я не назвал тебя «дитя»?
— Я никогда не думала, что можно быть такой счастливой, père. — Она провела рукой по лбу, засунув под головной убор выскользнувшую оттуда прядь золотистых волос. — Но, может, скоро я буду еще счастливее.
Алехандро остановился и вопросительно посмотрел на нее.
— У меня прекратились месячные, père.
— Ты же только-только вышла замуж…
Она приложила руку к его губам.
— Мы сейчас говорим не о том, сколько времени продолжается мой брак, а о том, что должно произойти. Это самое главное.
Он взял ее за плечи и заглянул в глаза.
— Ты уверена?
— Пока нет, но подозрения очень сильны.
— Не знаю, что делать — проклинать Бога или благодарить.
— Ради меня ты должен благодарить Бога. Ради отца этого ребенка — проклинать Бога за то, что Он именно сейчас посылает его в бой.
— Гильом знает?
Она уронила голову.
— Нет. Это может отвлечь его от стоящей перед ним задачи. Ослабить его решимость. И хотя я отдала бы Господу половину своей жизни, лишь бы Гильом согласился бросить все, сбежал со мной и укрылся в безопасном месте, он не тот человек, чтобы пойти на это. Вот почему я ничего не сказала ему.
Они стояли, обнявшись. Алехандро в полной мере разделял ее радость.
«Я стану дедушкой, — думал он. — И у ребенка будет славная фамилия».
Как жаль, что он не может рассказать об этом собственному отцу.
Когда на следующее утро шесть командиров отправились в путь, выглядели они как самые достойные рыцари. Отобрали лучшие доспехи и коней — из тех, что были добыты на полях прошлых битв; имели при себе начищенные, отполированные мечи, которые совсем недавно едва могли поднять. Проскакав вверх по холму к замку де Куси, они с гордостью сообщили новости Карлу Злому.
Он оставил их дожидаться во внутреннем дворе, пока совещался со своими приспешниками, главным образом с бароном де Куси, с младых ногтей имеющим репутацию человека жестокого и необузданного, жаждущего владеть огромным протекторатом, который он унаследовал совсем недавно. По сравнению со скромным домом под Компьеном замок де Куси поражал своей массивностью, превосходными защитными сооружениями и бьющей в глаза роскошью. Повсюду развевались разноцветные флаги, свидетельствующие о богатстве и влиянии владельца замка. Опускающаяся решетка крепостных ворот была настолько тяжела, что, если бы не система шкивов, ее пришлось бы поднимать с помощью целой упряжки лошадей. Она отделяла от остального мира выложенный плоскими плитками внутренний двор замка, на котором не было и следа грязи, нанесенной копытами коней и ногами людей вокруг штаб-квартиры мятежников. Солдаты, которые тренировались на этом дворе, всегда были обуты и сыты — и защищены мощью самого могущественного рыцаря. Дожидаясь, командиры остро чувствовали эту разницу.
Наконец Наварра с усмешкой ответил им отказом и добавил требовательным, почти командным тоном, что Гильом Каль сам должен явиться сюда и лично обсудить с ним и де Куси условия их союза. И что если он не прибудет завтра утром, этот союз будет расторгнут. Переговорщики ничего не ответили, поскольку не были уполномочены говорить от имени Каля. И когда они скакали обратно, вздымая облака пыли и разбрызгивая грязь, каждый понимал, что их судьба зависит от ответа их рыжеволосого предводителя.
Эту ночь они провели на сеновале над складом оружия, поскольку другого места, где можно уединиться, просто не было, разве что глубоко в лесу. Однако Каль не хотел удаляться от штаб-квартиры, вокруг которой шли последние приготовления, могущие потребовать его внимания. И хотя запах масла, кожи и только что выкованного металла достигал сеновала, отчего Кэт сильно тошнило, она не позволила этим неприятным ощущениям отравить счастье, которое испытывала, лежа в объятиях своего желанного супруга.
Этой ночью они занимались любовью с особой нежностью и ощущением всепоглощающего счастья, поскольку оба понимали (хотя об этом не было сказано ни слова): возможно, это последняя ночь, которую они проводят вместе. Иногда они почти яростно сплетались телами, а в другие моменты лежали спокойно, лишь лаская друг друга легкими прикосновениями и целиком отдаваясь ощущению радости единения. Они шептали друг другу нежные обещания и слова надежды на то, что, когда мир стряхнет с себя овладевшее им безумие, они найдут в нем свое место.
Когда прокукарекал петух, Алехандро нашел их, мирно спящих, мягко потряс Гильома за плечо и негромко сказал:
— Пора вставать.
Каль решил встретиться с Наваррой.
— Хотя от этой мысли меня едва не выворачивает наизнанку, — сказал он Кэт и Алехандро прошлым вечером. — Не от страха, а из-за отвращения к нему за все его деяния. Прямо не знаю, как я смогу говорить с ним, не испытывая желания, перерезать ему глотку.
— Откуда такая уверенность, что он не перережет тебе глотку еще до того, как тебя вывернет наизнанку? — спросила Кэт.
— Нет никакой уверенности.
— Тогда не ходи, — умоляюще сказала она.
— Я должен. Я лидер своей армии. Наварра лидер своей армии. Это дело должно быть улажено между нами. Даже такое ничтожество, как Наварра, понимает, что убить лидера союзных сил означает сделать врагами всех его солдат. У нас хватит людей, чтобы в этом случае дофин одержал над ним победу. Он не пойдет на то, чтобы превратить нас в своих врагов.
