Его голос так дрожал, в его словах была такая искренность, что я прошептала:
– Вы и в самом деле его не убивали?
– Нет.
Да спасет Бог мою душу, я ему поверила и испытала невероятное облегчение, хотя меня продолжала мучить загадка смерти Мишеля. Может быть, его убил охотник – по какой-то необъяснимой причине? Мне так хотелось в это верить.
– Милорд, Бог не испытывает к вам ненависти, – сказала я. – Я знаю, что Он вас любит. Он простит вас так же, как прощает всех грешников, но вы должны признаться в своих грехах добровольно и без колебаний.
Я положила руку ему на голову и погладила по волосам, как часто делала, когда он был ребенком. Он в отчаянии прижался ко мне, совсем как в детстве.
– Да, да, Он меня простит, – простонал он. – Я же христианин. Он принял меня в свои объятия, после таинства крещения, а теперь мне отказали в Его милости. Я умоляю вас, помогите мне, матушка, – я не могу смириться с тем, что меня отлучили от Церкви.
Он еще сильнее сжал мои ноги, и я попыталась осторожно высвободиться.
– Выслушайте меня, – сказала я. – Вы знаете, что должны сделать. Вам следует завтра явиться в суд и добровольно рассказать обо всем, что вы мне поведали. И все будет хорошо.
Он посмотрел на меня снизу вверх, отпустил мои ноги и вытер одной рукой слезы.
– Это правда? – спросил он и напомнил мне испуганного ребенка.
– Да, – ответила я, снова став его кормилицей. – А сейчас встаньте. Бог позаботится о том, чтобы все было хорошо.
Жан, мой дорогой сын,
Прошу тебя, прости меня; я знаю, что мое молчание вызвало у тебя беспокойство. Его преосвященство говорил, что ты спрашивал обо мне в письме, которое ему прислал кардинал. Умоляю тебя, успокойся. Я уже до некоторой степени излечилась от страшной болезни, свалившейся на меня и мешавшей сесть за письмо к тебе.
Сегодня я встречалась с милордом Жилем в апартаментах, где его содержат в заключении, здесь в замке. Я задала ему вопрос, который, как ты знаешь, давно меня преследует, – об обстоятельствах смерти Мишеля. К моему огромному облегчению, он отрицал свою причастность к ней и рассказал об охотниках герцога Иоанна, о чем никогда не говорил прежде. Я думаю, что он мне не лжет, потому что тут же он признался, что совершил убийства, в коих его обвиняют.
Мне бы следовало испытать гораздо большее потрясение, когда он признался в своих преступлениях, но облегчение от того, что он не убивал моего сына и твоего брата, было так велико, что заслонило собой все остальное. Однако его собственная душа не знает покоя; она опустошена и страдает от смущения и боли, какой я никогда не видела раньше и надеюсь больше не увидеть. Я просила его признаться в своих преступлениях на завтрашнем суде, когда он снова предстанет перед судьями. Я буду молить Всевышнего, чтобы он это сделал, потому что только так он обретет покой.
Полагаю, ты понимаешь, что наше путешествие в Авиньон теперь будет отложено; хотелось бы надеяться, что мы отправимся в путь до наступления настоящих холодов и не испытаем тягот зимних дорог. Возможно, если мы покинем Нант, когда погода ухудшится, нам придется провести зиму на юге! Представляешь, как будет замечательно, если нам удастся сменить суровую зиму в Бретани на тепло Авиньона!
Дражайший сын, следуя моему примеру, не забывай упоминать меня в своих молитвах. Я снова начинаю верить, что Бог действительно меня слышит. Должна признаться, что до нынешнего дня я не осознавала, как сильно мне не хватало моей веры.
Так же точно мне не хватает тебя, мой дорогой сын. Я рада, что мы скоро увидимся.
Последнее, что я видела перед тем, как уснуть, было синее платье, висящее на моей двери. Когда я была женой и матерью и жила в Шантосе, я носила совсем не такие платья. Той ночью мне приснилось, что я лежу рядом с мужем, а он ласкает своими нежными руками мое тело. Когда его привезли из Орлеана, раны уже начали гноиться, и он испытывал такую невыносимую боль, что даже мимолетное прикосновение к ноге вызывало у него гримасу страдания. Поэтому я устроила себе отдельную постель рядом с ним. Как же я мечтала оказаться с ним под одеялом хотя бы еще один, последний раз. Когда он умирал, он уже был в горячке и не узнавал меня и не понял бы, что я лежу с ним. Но я бы это знала.
Я проснулась, когда рассвет уже наступил. Придя в зал суда, я обнаружила, что Жан де Малеструа и брат Блуин сидят за судейским столом и просматривают пергаменты. Его преосвященство вопросительно взглянул на меня, когда я, стараясь не привлекать к себе внимания, уселась на свое место рядом с братом Демьеном.
Я не стала даже пытаться понять, что означал взгляд, который он на меня бросил.
– Я искал вас сегодня утром, но мне сказали, что вы еще спите, – сообщил он мне. – Вы нездоровы?
– Нет. Просто я устала. – Я окинула взглядом зал суда. – Шапейон уже здесь.
– Он был здесь, когда я пришел, еще до его преосвященства и брата Блуина. И все это время он занимается своими бумагами.
Среди собравшихся пробежал возбужденный шепот, когда появился милорд, снова разодетый, точно павлин, и занял свое место среди серых воробьев. Увидев его, я невольно покраснела, вспомнив о том, что вчера совершила грех неповиновения, а также наш разговор и мою уверенность, что я наконец узнала правду. Но я ни с кем не могла это обсудить. Я следила за ним глазами, надеясь, что он посмотрит на меня, но тщетно.
Когда шепот стих, Шапейон поднялся со своего места.
– Досточтимые судьи, – начал он, – я прошу вас именем герцога Иоанна спросить у обвиняемого, намерен ли он говорить. Далее я поручаю вам посоветовать ему начать давать показания, несмотря на то что до сих пор он предпочитал молчать, и либо признать, либо отвергнуть выдвинутые против него обвинения.
Жан де Малеструа кивнул и повернулся к Жилю де Ре.
– Милорд, по просьбе прокурора я спрашиваю вас, намерены ли вы говорить.
Жиль де Ре смиренно вздохнул и ответил:
– Я не буду говорить. Но и отрицать ничего не стану.
Эта перемена поразила всех, кроме меня. Шапейону потребовалась целая минута, чтобы прийти в себя.
– Если суду будет угодно, я попрошу высокочтимых судей спросить у милорда Жиля, вышеназванного обвиняемого, признает ли он полномочия данного суда.
И снова его преосвященство повернулся к милорду.
– Вы слышали вопрос, милорд. Каков будет ваш ответ?
Жиль де Ре так скривился, словно ему предложили чашу с ядом. Затем он повернулся к двум судьям и проговорил:
– Я признаю полномочия любого судьи, которого вы назовете.
К этому моменту он, уже не таясь, всхлипывал.
– Я признаю перед Богом и этим судом, что совершил преступления, в которых меня обвиняют, а также поступки, подпадающие под юрисдикцию данного суда.
Я едва слышала его голос, такой в зале поднялся шум. Я встала и приложила руку к уху и потому услышала его извинения.
