Когда мать ее привела, я все поняла.
– Пройди вперед, Доминик, – сердито сказала мать и подтолкнула дочь к нам.
Я решила, что, возможно, именно мать предложила девочке дождаться мальчика. Он был молод, но не настолько, чтобы не обратить внимания на заигрывания. Мне показалось, что ей лет тринадцать или четырнадцать, иными словами, она была чуть старше этого мальчика. Для такой девочки забеременеть – единственный способ получить мужа.
Жан де Малеструа держался в стороне, пока я разговаривала с Доминик. Если бы мне не удалось узнать у нее то, что нам нужно, он бы вмешался.
– Bonjour, ma cherie
[31]
, – сказала я.
Мать поспешно стукнула дочь по плечу, девочка присела в реверансе и откликнулась:
– Bonjour, Mere
[32]
.
Затем она сложила руки на белом переднике, который, похоже, старательно выстирали перед визитом к епископу.
– Спасибо, что пришла к нам сегодня.
– Да, святая мать, – ответила она и снова присела.
– Мне сказали, ты что-то знаешь про то, что случилось с сыном Томаса Эза. Твоя тетя говорит, что ты видела, как он вошел в замок в Машекуле.
– Да, матушка.
– Он вошел туда один или с кем-нибудь?
– С мужчиной.
– Ты его знаешь?
– Нет. Но я видела его в Машекуле. Говорят, его зовут Анри.
Мне нужно было постараться не показать, что я почувствовала позорное и нечестивое возбуждение. Я еще не успела поделиться с епископом своими мыслями относительно милорда де Ре и исчезновения детей.
– А ты слышала, что сказал этот мужчина, Анри, мальчику?
– Его зовут Дени, матушка.
– Хорошо, Дени. Месье Анри что-нибудь ему сказал?
– Да, матушка. – Она снова поспешно присела, а потом продолжила: – Он сказал, что, если Дени не получил мяса, он может войти в замок, и ему дадут.
Мясо – это большой соблазн для голодного ребенка.
– А Дени ответил ему что-нибудь?
– Нет, он сразу пошел в замок.
– А с тобой он говорил перед тем, как туда пойти?
Она едва заметно опустила голову.
– Нет.
Потом мальчика увели. Она последняя видела его перед замком.
Мы собрали последние сведения и записали их вместе с тем, что мне удалось узнать раньше. Стопки листков бумаги лежали повсюду. И я удивлялась, почему они еще не вспыхнули жарким пламенем от того, что в них написано.
Как-то раз мы стояли среди них, понимая, что картина начинает складываться.
– Жильметта, – решительно проговорил епископ.
– Да, ваше преосвященство…
– Вырисовывается вполне определенная картина.
– Да, ваше преосвященство, я и сама об этом подумала.
Мы несколько мгновений размышляли над выводами, к которым пришли.
– И что будем делать?
Я не могу найти слов, чтобы описать мысли, вихрящиеся у меня в голове, поскольку они были слишком путаными и неясными. Мне совсем не хотелось, чтобы они принимали более четкие очертания, но они не желали меня слушаться.
– Я не совсем тот человек, которому следует задавать этот вопрос, – тихо проговорила я. – Я не могу сделать непредвзятых выводов.
Мне не было необходимости объяснять, что я имела в виду. Епископ прекрасно знал, что у меня на сердце. Но понять истинную суть моих страданий он все равно не мог – это не дано человеку, который не растил ребенка с самыми лучшими намерениями и терпением и вдруг видит, что он сошел с пути истинного.
– Мне совершенно очевидно, что лорд де Ре крадет детей, или, по крайней мере, это делает кто-то, находящийся у него на службе. Неужели он так слеп и не видит, что творят его слуги?
– Будем надеяться, что это так, – сказала я.
Я сделала несколько глубоких вдохов, прежде чем его слова дошли до моего сознания.
– Но вы так не думаете.
– Я не знаю, что мне думать, – вскричала я почти жалобно. – Возможно, они пользуются его доверием и обеспечивают самыми разными развлечениями, а он не знает их источника. Такая вероятность ведь тоже существует, ваше преосвященство.
Жан де Малеструа кинул на меня тревожный взгляд.
– Да, такое действительно возможно, и мы должны принять это во внимание.
Я видела, что епископ изо всех сил пытается сдерживаться. Но я позволила себе сказать то, что думала.
– Не могу поверить, что он на такое способен, – продолжала я. – Голова говорит мне одно, а сердце – другое.
Я лгала. В глубине души я знала правду. Уже тогда. И тут его преосвященство поразил меня еще одним сердитым заявлением.
– Что до меня, моя голова не сомневается в том, что Жиль де Ре в состоянии забыть обо всем на свете в погоне за нечистыми удовольствиями.
Я потеряла дар речи на несколько мгновений, а затем сложила на груди руки, словно пытаясь защитить сердце.
– Ваше преосвященство, он человек благородного происхождения – предполагается, что он не обязан следовать законам обычных людей. Вам известна его история – вы знаете его всю жизнь.
– Вы тоже. И гораздо лучше меня. Хотя мое ограниченное знание дает мне более ясное представление о его характере – похоже, вас ослепили ваши чувства, как это нередко происходит с женщинами. Я надеялся, что в данном вопросе вы покажете себя с лучшей стороны.
Его слова меня обидели, но я промолчала, понимая, что некоторые люди в трудных ситуациях склонны прибегать к насмешкам.
– Вы не можете отрицать, что его жизнь, даже если на время забыть о происхождении, была совсем не обычной.
– Это я готов признать, сестра. Но в глазах Бога он ничем не отличается от всех остальных людей, однако ведет себя так, словно признает только собственные законы. Он ни перед кем не отвечает за свои действия.
И хотя события, которые мы расследовали, заслуживали негодования, мы не были до конца уверены, что человек, представлявшийся нам виновным в случившемся, действительно совершил все эти преступления. Меня удивило, что мой епископ, чьим умом я искренне восхищалась и которого считала своим настоящим другом, может произносить подобные речи. И я решила, что должна положить им конец, вне зависимости от того, прав он или нет.
– Я хорошо его знаю, ваше преосвященство. И видела, как он молился в Прощеное воскресенье. Его обращение к Богу было намного искреннее моего, если уж быть честной до конца.
– Жильметта…
Я подняла руку, забыв о здравом смысле.
