– Да, у многих, наверное, возникает вопрос, что происходит между ними, – дипломатично ответила я, поскольку не сомневалась, что он хотел услышать от меня утвердительный ответ и был разочарован. – Учитывая буйный нрав милорда, думаю, существует опасность того, что он может время от времени поднимать на леди Катрин руку.
– Но наверняка вы не знаете…
– Нет, ваше преосвященство.
Помню, меня несколько удивили его расспросы – я являлась кормилицей милорда, а не горничной миледи, и мое положение было более почетным, хотя и не позволяло проникнуть в суть их отношений.
– Такое знание я могла получить, только если бы находилась в спальне леди Катрин. Сам милорд редко туда заходил. А когда все-таки появлялся, уверяю вас, меня туда не приглашали.
Однако епископ отличался упрямством и не желал так просто отступать.
– И никто из ее дам ничего не говорил, хотя бы мимолетно?
Я ехидно улыбнулась, поскольку была страшно собой довольна.
– Ваше преосвященство, я потрясена, – заявила я. – Неужели вы считаете, что я должна была слушать сплетни?
Больше он меня не спрашивал. Однако я задумалась над его вопросами, хотя прекрасно знала, что меня это не касается. В конце концов, милорд ведь похитил леди Катрин против ее воли и воли ее родных, развязав небольшую войну, а потом принялся ухаживать за ней с таким пылом, что она поверила в его фальшивые клятвы любви. Когда они стояли перед священником (которого при помощи меча убедили провести церемонию, невзирая на то что семья невесты была против), леди Катрин де Туар искренне поклялась в любви барону Жилю де Ре. Представьте, какое разочарование она испытала, когда открылась истинная суть ее брака.
Но если милорд и обходился с ней жестоко в том, что касалось именно этой собственности, Пузож и Тиффож остались в ее владении. Видимо, он что-то ей сделал после событий в Сент-Этьен или она испытала такой стыд, что не могла больше оставаться в Бретани. Поэтому она бежала к своей кузине в Пузож, во Францию, взяв с собой свою десятилетнюю дочь и оставив разъяренного Жиля де Ре в полном одиночестве.
Мне было интересно, что думает о наших событиях Жан, который живет в защищенном от всех бурь папском королевстве в Авиньоне.
«Я опасаюсь за милорда, – написала я. – Я боюсь за его душу. Доходили ли до вас еще какие-нибудь новости из других источников о том, что у нас происходит? Если доходили, то какие? Мы старались держать все в тайне, но у слухов сильные крылья…»
Когда после утренней молитвы я отправилась к Жану де Малеструа, чтобы передать ему письмо в Авиньон, я обнаружила его в состоянии глубокой задумчивости, в которое он всегда погружался, если ему приходилось решать чрезвычайно важные государственные дела или вопросы веры. На столе перед ним лежал грубый листок бумаги странной формы, словно он был сделан тем, кто потом на нем писал. Я бы не обратила на листок никакого внимания, если бы епископ не смотрел на него так пристально.
Я молча ждала, как мне и пристало; когда он закончил читать, он отложил листок и потер глаза. Затем закрыл лицо руками и тяжело вздохнул.
– Ваше преосвященство? – тихо позвала я. Он не убрал рук от лица.
– Да, – услышала я его приглушенный голос.
– Вы чем-то встревожены…
Он притронулся рукой к листку и кивком показал, что я должна его прочитать. Затем он встал со своего стула, уступив его мне.
Почерк был не слишком аккуратным, и я не заметила подписи, но описание оказалось ярким и не могло быть придумано, разве что очень талантливым сказочником. Передо мной лежало три отчета о колдовских ритуалах, при помощи которых милорд пытался вызвать демона ради каких-то своих целей.
Руки у меня дрожали, когда я читала эти строки.
Они взяли свечи и еще несколько разных предметов, а также книги с указаниями и в соответствии с тем, что там было написано, кончиком меча милорда нарисовали несколько больших кругов. После этого они зажгли факел, и все, кроме милорда и чародея, ушли, а они встали в центр кругов под определенным углом к стене, и чародей начертал раскаленным углем на полу еще какой-то знак. Они принесли уголь с собой, полив его какой-то жидкостью, – и от него начал подниматься сладкий, пьянящий дым…
Чародей. Я встала, когда закончила читать, и вернула грубый листок епископу.
– Вы этому верите?
Он поколебался несколько мгновений, а потом ответил:
– Все так ясно и подробно описано, что у меня нет причин не верить.
Ответ на вопрос, который я задала после этого, был мне прекрасно известен, но я все равно спросила, надеясь на лучшее:
– И что вы будете делать?
Он расхаживал взад и вперед по комнате, но совершенно бесшумно.
– Эти заявления достаточно серьезны, и я обязан, даже если мне совсем не хочется, назначить официальное расследование. Когда поднят вопрос о ереси… Герцог потребует, чтобы я предъявил обвинение.
– Обвинение в ереси должно рассматриваться судьей инквизиции, – сказала я, почувствовав, что мои глаза наполнились слезами. – Но вам и только вам решать, передавать ли это дело на суд инквизиции.
Слезы, с которыми я уже не могла справиться, текли по щекам, боль, наполнившая мое сердце, была такой яростной, что мне казалось, я не выдержу и потеряю сознание.
Жан де Малеструа обнял меня за плечи и наградил братским поцелуем в лоб.
– Решать не мне, сестра, а нашему Господу, – проговорил он.
– Я слишком хорошо знаю, как это будет, – дрожащим голосом прошептала я. – Бог всегда принимает решения, которые не сулят ничего хорошего ни мне, ни моим близким.
– Вы должны укрепить в себе веру в Него. Он благоволит ко всем своим творениям, только мы часто не замечаем Его благоволения. И никто из нас не может спрятаться – мы должны принимать Его волю с покорностью и готовностью.
Жиль де Ре не сможет с готовностью и покорностью принять эту волю Бога. Понимая, что его ждет и что конец близок, милорд совершил самый смелый поступок – если не смелый, то, по крайней мере, безумный. Он отправился к герцогу Иоанну.
Он всегда отличался храбростью и мужеством; говорят, когда Жанна д'Арк повела его за собой, он сражался как лев. На четвертый день мая, в год 1429-й молодой милорд де Ре прибыл с милордом Дюнуа в Орлеан с подкреплением и провиантом, которые требовались армии Девы, если они рассчитывали победить. На поле за городом Жанна вышла их встретить в компании с прославленными лордами, среди которых были Сен-Север и барон де Кулонсе, люди, захват которых подарил бы англичанам возможность получить хороший выкуп. Вместе с бастардом Карлом они въехали в Орлеан под самым носом англичан. А величайшее чудо из чудес состоит в том, что ни один меч не был поднят, ни одна стрела не полетела в их сторону.
Но в тот же день лорд Дюнуа получил сведения от разведчиков, что английский капитан Джон Фастольф направляется к Орлеану со свежими войсками и провиантом, так что стало понятно, почему англичане их не атаковали, – они решили подождать подкрепления.
