Да простит нас Господь, довольно скоро поднялся холодный ветер и ураганом промчался по замку, издавая дикие, противоестественные звуки. Я был уверен, что это голос самого дьявола. Я решил посоветоваться с Робином Ромуларом, который в тот момент тоже находился в Тиффоже. Мы пришли к единодушному мнению, что милорд и Прелати вызывают демонов и что мы не желаем иметь с их делами ничего общего.
На следующий день, когда еще только начало светать, я позволил себе бежать из Тиффожа от мерзостей, которые там творились, и отправился прямо в Мортань в гостиницу Бушар-Менар. Я оставался там семь недель и все это время получал бесконечные письма от милорда, который просил меня вернуться и клялся, что они с Прелати обещают хорошо со мной обращаться. Я отказывался, а потом и вовсе перестал отвечать. Я не имел ни малейшего желания находиться рядом с ним или Прелати с его демонами.
Когда я жил в Бушар-Менар, там появился еще один постоялец, Жан Мерсье, который был смотрителем замка в Ла-Рош-сюр-Йон в Люсоне. Мерсье рассказал мне, что в Нанте и его окрестностях ходят упорные разговоры о том, что милорд пишет книгу кровью и намерен с ее помощью убедить дьявола подарить ему столько крепостей, сколько пожелает его душа. Таким образом он вернет себе свое прежнее положение, и уже никто не сможет причинить ему вред. Я не стал спрашивать, откуда он берет кровь для своей книги.
На следующий день ко мне пришел золотых дел мастер Пети с поручением от милорда. Он сказал, что милорд и Прелати очень за меня волнуются и просят срочно к ним вернуться. Я ответил, что и не подумаю это делать, особенно после того, что слышал. А еще я попросил Пети сказать милорду, что, если эти разговоры – правда, ему следует немедленно положить конец своим гнусным экспериментам.
Пети, видимо, передал мои слова милорду и Прелати, потому что милорд немедленно посадил его в подземелье замка Сент-Этьен, который позже отдал казначею герцога ле Феррону, а потом попытался отобрать силой. Он отправил Пуату, Анри, Жиля де Силлэ и еще одного слугу по имени Лебретон с приказом схватить меня в Мортани, и я не мог ничего с этим поделать. Думаю, известие о том, что он посадил Пети в подземелье, должно было меня насторожить, и мне следовало покинуть Мортань.
Но я этого не сделал, хотя один только Бог знает почему. Люди милорда довезли меня до Рош-Сервье и сказали, что я тоже буду заключен в Сент-Этьен, а милорд прикажет меня прикончить за то, что я распространяю про него грязные слухи. Услышав это, я отказался сдвинуться с места, потому что никаких слухов про него не распространял. Я принялся угрожать им такими карами, исполнить которые, разумеется, не мог, но мои слова возымели действие. Думаю, все люди верят в то, что священники наделены определенными возможностями, недоступными остальным, хотя, если у меня и была какая-то божественная сила, она меня покинула после того, как я связался с еретиками. Они не причинили мне никакого вреда и доставили прямо в Машекуль к милорду. Я находился там против собственной воли в течение двух месяцев.
Жиль де Ре покинул Жосселин в целости и сохранности, по крайней мере физически. Какое действие оказал на него разговор с герцогом, я не знаю, но, учитывая его отчаянное положение, полагаю, что милорд был в ярости от неблагоприятного исхода аудиенции. Если его преосвященство что-то и знал, мне он ничего не говорил. Мы занимались своими обычными делами с внешним спокойствием, но под ним скрывалось множество мучивших нас вопросов.
Заутрени и вечерни, и то, что между ними, – вот и вся моя жизнь. Я тратила ее на то, чтобы переходить по двору из аббатства во дворец и снова в аббатство, исполняя одну обязанность за другой. Как-то вечером я направлялась в аббатство и услышала, что к нам приближается всадник. Я уже вошла в проход с аркой, который огибает двор и ведет прямо в монастырь, и шагнула в тень, когда до меня донесся топот копыт, сначала едва различимый, а потом оглушительный, точно гром, пока сама земля не задрожала у меня под ногами еще прежде, чем всадник влетел к нам во двор. Откуда-то из другой тени появился конюх и схватил взмыленную лошадь под уздцы в тот момент, когда всадник соскочил на землю.
Меня охватило любопытство; посланник из Авиньона не стал бы так спешить, если только слухи о здоровье его святейшества не соответствуют действительности. Но небо еще не обрушилось на землю, и я решила, что с Папой все в порядке.
Ночью я не могла заснуть, раздумывая, что все это значило; я задремала ненадолго, но отдыха мне сон не принес. На следующее утро, когда я отыскала епископа, я была напряжена, как струна. Соблюдение привычных утренних правил вежливости, обычно доставлявшее мне удовольствие, показалось скучной обязанностью.
– Посланник, – взволнованно сказала я.
Жан де Малеструа удивленно посмотрел на меня.
– Из Авиньона больше ничего не приходило после того письма, что я вам передал.
– Нет, ваше преосвященство, я имею в виду всадника, который прибыл вчера вечером, когда я ушла от вас…
Он помолчал немного, а потом проговорил:
– Ах! Этот посыльный. Мне было интересно, видел ли его кто-нибудь.
– Он ворвался к нам как ураган. Его невозможно было не услышать.
– Да-да, мне следует завести новое правило касательно посыльных, чтобы они никого не беспокоили.
– Он прибыл из Жосселина?
Епископ медленно кивнул и тут же начал перекладывать бумаги на столе, словно хотел положить конец моим расспросам.
– Ну, и что он сообщил?
Неожиданно Жан де Малеструа ужасно смутился и начал переступать с ноги на ногу. Наконец, после некоторого колебания, он проговорил:
– С сожалением должен вам сказать, что герцог Иоанн не открыл мне подробностей их разговора. В присланном мне письме он не сообщил ничего важного, кроме того, что милорд Жиль попросил у него помощи и поддержки в решении вопроса о Сент-Этьене.
– И, естественно, ничего не получил, несмотря на все свои обещания.
– Не получил. Да и предложить ему особенно нечего. У него больше не осталось ничего такого, чтобы он мог пытаться заключить сделку.
До этого мгновения я не понимала, что состояние милорда так катастрофически уменьшилось.
– Но, – начала я, – наверняка он сказал что-то еще…
И вдруг я почувствовала, что все слова меня покинули.
Я не знала, как вытянуть из него сведения, которые были мне так необходимы. Он старательно и очень ловко обходил упоминание того, как ему велели действовать дальше, – вопрос, не имевший никакого отношения к произошедшему в Жосселине и, конечно же, включенный в послание герцога. Епископ снова от меня отвернулся и направился к своему рабочему столу, заваленному бумагами. Как только он в них погрузится, мне уже будет к нему не пробиться. Мне ничего не оставалось, как спросить:
– Вы должны выдвинуть обвинение против милорда?
И снова он не ответил мне прямо.
– Мне сообщили о действиях милорда, – сказал он. – Он беспрепятственно покинул замок, но еще не вернулся в Машекуль; вчера он остановился там же, где останавливался во время своего предыдущего визита в Жосселин: в доме человека по имени Лемуан, неподалеку от городских стен Ванна.
