На проспекте Палеолог две очаровательные молодые женщины окликнули меня по-гречески с противоположного тротуара, уверенные, что я не пойму их бесстыдных слов. Наверняка они приняли меня за скандинава, проводящего здесь каникулы.
— Тебе туда, гомой! — крикнула та, что помоложе, указывая пальцем в сторону древнего города, а ее подруга рассмеялась. — А ночью приходи, я открою тебе дверь!
Я расхохотался. Гомоями, или как-то похоже, называли себя древние спартанские воины, которых узнавали по длинным волосам. Они жили все вместе, а именно мужским сообществом, и если к кому-то из них приходила любовница или юная супруга, младшие должны были тайком уйти, чтобы вернуться к своим товарищам перед рассветом так же незаметно, как ушли.
— Мне уже за тридцать! — крикнул я им по-гречески. — У меня нет надобности таиться. Иду?
Удивленные, что я ответил им на их языке, они совсем развеселились.
— Морган! — с упреком остановила меня Амина, ее щеки вспыхнули, и это еще больше развеселило незнакомок.
Повернувшись к прекрасным спартанкам, я развел руками, и они, дружески махнув мне, удалились.
— Подобные шутливые разговоры здесь в ходу, — сказал я.
Амина подняла глаза к небу.
— Ревнуешь?
Мы остановились у входа в гостиницу, она вошла, не придержав дверь, и та стукнула меня по носу.
— Ревнует, — подтвердил Ганс.
Я хмуро взглянул на него, и он спросил:
— Ты переспал с ней? — и хлопнул меня по спине. — Счастливчик!
Амина с хмурым лицом ждала нас около конторки портье, и я взял ключи у сидевшей за ней аппетитной брюнетки, которая, усилив недовольство Амины, настояла на том, чтобы проводить нас.
— Двойной номер — это для кого? — спросила она меня по-французски с очаровательным акцентом.
— Для меня и моего ассистента.
— Пожалуйста, за мной, мсье Лафет. Тийя, замени меня, — бросила она на ходу своей коллеге.
Она прошла предо мной, грудью коснувшись моей руки, и Ганс подмигнул мне, как ему казалось, незаметно.
— Бомба, — тихонько произнес он.
Одетая в короткий белый костюм из льна, на высоченных каблуках, «бомба», виляя бедрами, провела нас к лифту, где, извинившись за тесноту, прижалась ко мне.
— Сюда, прошу вас, — продолжила она любезно, когда дверцы лифта раскрылись на площадке с номером «4». — Кондиционер…
— Где моя комната? — сухо оборвала ее Амина.
— Вон там, мадемуазель, — ответила га, указав пальнем с маникюром на одну из дверей цвета черешни.
Амина буквально вырвала ключ из ее рук, даже не поблагодарив, и ушла, закрывшись в своей «квартире».
Красивая брюнетка сунула ключ в замочную скважину двери под номером «52» и гостеприимным жестом предложила нам войти первыми.
Комната была просторная, светлая и безукоризненно чистая. Маленький балкончик, нависавший над проспектом, был украшен геранью всех цветов.
— Прекрасно, — сказал я, садясь на одну из стоящих рядом двух удобных кроватей.
Брюнетка изобразила легкий поклон и послала мне обольстительную улыбку.
— Если вам что-нибудь потребуется, мсье Лафет, меня зовут Дельфия.
Я поблагодарил ее, удивленный такими знаками внимания, и она вышла, покачиваясь на своих высоких каблуках.
— «Если вам что-нибудь потребуется, мсье Лафет…» — передразнил ее Ганс, жеманно вытянув губы. — А мне? Всегда везет одним и тем же.
Я пожал плечами и отправился принять душ. Сияющий как новенький пятак, я набрался смелости, подошел к двери Амины и постучал.
— Это я, можно войти?
— Открыто.
В шортах и с голой спиной она лежала на постели и что-то писала в своем блокноте.
Я тихо прикрыл за собой дверь и сел с ней рядом.
— А где Ганс?
— Внизу, в буфете. Я сказал ему, чтобы он не ждал нас с ужином.
Она согласно кивнула, отложила в сторону ручку и пристально посмотрела мне в глаза:
— Я сожалею, Морган, что вела себя как какая-нибудь дурочка.
— Ты преувеличиваешь… Она смущенно отвернулась.
— Амина… я хотел бы, чтобы ты поняла: то, что произошло между нами, могло бы меня…
— Остановись, — перебила она, вставая, чтобы я увидел, как вдруг вспыхнули ее щеки. — Я извинилась, и не будем больше говорить об этом.
Я взял ее руку и заставил повернуться ко мне лицом.
— Я тебя очень люблю. Амина, искренне люблю, но не требуй от меня большего.
Она энергично кивнула мне с горькой улыбкой, стараясь удержать слезы.
— Если я заставил тебя подумать, что наши отношения могли бы стать…
— Нет, Морган. Это я, я… я позволила своему влечению перерасти в безрассудный романтизм. И все же такая реакция не свойственна моей натуре. Я сама этому удивилась.
— Ну, если это маленькое недоразумение улажено, не пойти ли нам поужинать?
Она высвободила руку из моей ладони и помотала головой.
— Я до смерти хочу спать и совсем не голодна, наверное, эти четыре часа в автобусе так на меня подействовали. Увидимся завтра утром.
— Хорошо. Если что, позвони мне, — сказал я, похлопав по мобильнику, висевшему у меня на ремне джинсов.
Она поблагодарила меня, и я оставил ее, пожелав спокойной ночи. Немного все же раздосадованный, я присоединился в ресторане гостиницы к Гансу, который уже приступил к десерту.
— Ну как? — спросил он меня, отложив ложку. — Она все еще дуется?
— Нет.
Он с недовольным видом скрестил на груди руки и откинулся на спинку стула.
— Почему же в таком случае она не спустилась?
Я поднял глаза к потолку, потом попросил официанта принести салат.
— Ты знаешь, что такое женщины? — подтрунивая над ним, спросил я более сухим тоном, чем хотел бы.
— Она влюблена, да?
Я пожал плечами.
— Только этого нам недоставало, — пробурчал он, доел абрикосовый торт и запил его большим стаканом апельсинового сока.
— Мор… Ты тоже влюбился?
— Нет, — признался я после минутного раздумья. — В общем, не думаю.
— Следовательно, ты не в состоянии понять, что чувствует Амина.
— Ей и правда необходимо побыть одной, чтобы прийти в себя. Завтра все будет выглядеть иначе.
— Знаешь что, Мор? — сказал он, отодвигая стул, чтобы встать. — Может, ты непревзойденный эллинист и очень знающий археолог, но живые тебя не интересуют!
— Ганс, я…
