В висках у меня стучало, словно рядом били барабаны, перед глазами плясали десятки светящихся точек. Кровь поступала в мозг в ограниченных количествах, от чего казалось, будто меня затянуло в водоворот. Надеясь избавиться от этого адского вращения, я вцепился в ногу братца и простонал:
— Этти… Я сейчас отключусь.
Хватка, сжимающая мой затылок, превратилась в легкий массаж, и боль немного ослабела.
— До каких пор вы рассчитывали хранить этот секрет? — продолжал свой допрос Этти.
— Гелиос запретил говорить вам, боялся, что вы отступитесь… Мне… Я возмущен не меньше вашего, поверьте!
Тут снова вмешался Ганс:
— Эй! Минуточку! Так что это за история с пари?
Когда Этти вкратце пересказал ему наш разговор с Аминой, парень аж задохнулся от негодования:
— Выходит, Гелиос, даже не предупредив, отправил нас сражаться с бандой подонков, которые гонятся за нами по пятам? — Он повернулся к Гиацинту: — Какое мерзкое свинство!
— Насколько я понял, — объяснил тот, — это было предусмотрено правилами игры. Что-то вроде способа придать ей остроту. Тогда понятно, почему Кассандра была удивлена не меньше, чем я.
— А этот Альмадейда или как его там? — напомнил Ганс. — Он-то прекрасно знал, в каком качестве выступает и чего ищет, разве нет?
— По всей видимости, в том, что касается его, игральные кости были подделаны. Он должен был самостоятельно обнаружить присутствие других «игроков», но тот, кто его нанял, явно хотел обеспечить ему преимущество.
С помощью Этти мне удалось сесть, но мое зрение все еще было затуманено. Да и голоса, отдаваясь у меня в ушах, звучали странно и слишком громко, будто через микрофон.
— Если верить Амине, в борьбе участвуют пять игроков, — заключил братец. — Следовательно, осталось двое, не считая нас и если исключить эту Кассандру.
— Мне наплевать на численность конкурентов, — перебил я их, хотя все еще не мог полностью прийти в себя. — Что касается нас, Этти и меня, игра окончена. А ты, — прибавил я, косясь на братца и потирая ноющий затылок, — можешь на меня рассчитывать: я тебя еще заставлю за это заплатить.
— Вы упускаете одну деталь, Морган, — рискнул напомнить Гиацинт. — Если вы сейчас все бросите, ваш отец…
— Мой отец на свободе и уже покинул Индию! — взорвался я. — Но вы и это воздерживались нам сообщить!
Он замотал головой, явно озадаченный:
— Нет. Процесс должен состояться не ранее, чем…
— Процесс имел место два дня назад. Амина только что сообщила мне об этом!
С абсолютно потерянным видом он встал, как-то нетвердо прошелся туда-сюда по комнате.
— Это невозможно… Она, наверное, ошиблась, ведь мне говорили, что… Я больше ничего не понимаю.
С этими словами он рухнул на кровать, сжимая голову руками. То ли уж очень ловко разыгрывал комедию, то ли до него дошло, что четвертым одураченным оказался он сам.
— Гиацинт, где наш отец? — взмолился Этти, золотистые глаза которого вперились в самую глубину его зрачков.
Тот, не дрогнув, выдержал этот взгляд, но по его лицу было видно, что он страшно подавлен.
— Если он уже за пределами Индии, то… я не знаю.
Я чуть было опять не вспылил, но брат меня удержал.
Гиацинт не лгал.
Выскочив на улицу и вбежав в телефонную кабинку, я стат трясущимися пальцами совать в щель монеты, потом лихорадочно набрал парижский номер отца. И тут же со вздохом повесил трубку, вслух прошептав:
— Автоответчик.
— Попробуй домой позвонить, — посоветовал Ганс.
Я так и сделал. Трубку взяла Мадлен.
— Это ты, Мадлен? Папа не звонил? А… Нет, все идет, как и предполагалось. Да, все в порядке, — соврал я. — У меня почти не осталось монеток, я попробую еще позвонить дня через два-три, ладно, Мадлен? Я тоже тебя обнимаю. Хорошо. До свидания.
Я повесил трубку, сурово оглядел своих спутников. Этти с трудом сглотнул — мешал ком в горле.
— Пустите-ка меня, — скомандовал Гиацинт, шагнув к телефону.
Он сделал несколько звонков, которые, похоже, привели его в ярость. Через четверть часа — эти минуты нам показались вечностью — он вышел из кабинки. И пробормотал чуть слышно:
— Амина была права.
Он побрел по опустевшей улице — палящий зной разогнал туристов. Казалось, он испытывает нестерпимое унижение от такого предательства, от сознания, что его водили за нос, будто новичка.
— Попробуйте позвонить отцу на его мобильник, — внезапно предложил он мне.
— Мобильник? Можно смело биться об заклад, что если даже полиция и не прибрала его к рукам, то уж батарейки наверняка сели. Где бы он мог его зарядить? В камере?
— Все-таки попытайтесь.
Я подчинился почти без надежды, но сверх ожиданий кто-то взял трубку, и на том конце провода раздался знакомый мягкий голос.
— Гелиос! — прохрипел я так, что мои спутники вздрогнули. — Где мой отец?
— В безопасности. На данную минуту.
— Вы дерьмо…
— Не будьте таким грубым, профессор. Я этого терпеть не могу.
— Я хочу поговорить с моим отцом!
— Он отдыхает. Вы побеседуете с ним в другой раз.
— Мне нужно поговорить с ним немедленно.
— Он чувствует себя хорошо, даю вам слово.
— Знаю я, чего стоит ваше слово!
Тут он этак звонко хихикнул:
— В таком случае вам нечего опасаться. Разве я когда-нибудь не сдержал обещания? Я заверил вас, что пущу в ход все свое влияние, чтобы обелить вашего отца и вытащить его из тюрьмы. И я сделал это. Взамен вы должны были оказать мне маленькую услугу, но приходится констатировать, что вы не проявляете для этого достаточной настойчивости.
— Вы обманули нас!
— Сделайте работу, и вы вновь обретете своего отца.
— А в противном случае?
— Вы себя недооцениваете, профессор. В этом ваша ошибка. Передайте своим товарищам мой сердечный привет.
— Нет! Подождите!
Он отключился, а я со всего размаху саданул трубкой по номерному щитку.
— Морган? — Этти, задыхаясь, вцепился в мою майку. — Где папа?
Я объяснил ему ситуацию, краем глаза приметив, как каменеет нижняя челюсть Гиацинта. Пьянея от гнева, тот процедил:
— На сей раз он зашел слишком далеко.
Этти, ломая руки, бормотал на хинди вперемешку проклятия и молитвы.
— Придется найти маску, — заключил он наконец. И в ответ на мой возмущенный взгляд вздохнул: — Морган, этот человек не оставил нам выбора.
