Мы отскочили в сторону. Стена закачалась взад-вперед, будто примериваясь, в какую сторону ей рухнуть.
Мне показалось, что время остановилось. Потом стена, отклонившись назад, с глухим вздохом распалась на десятки кусков и миллионы песчинок.
Раскашлявшись, мы не могли остановиться, погибали, задыхаясь в тучах красноватой пыли, сами покрытые толстым пыльным слоем. Наконец Ганс, чихнув, склонился над бесценной фреской, так непредвиденно обернувшейся мозаичной россыпью для детской игры «составь картинку».
— Ну, теперь-то ей совсем крышка…
Прикрыв одеждой рты и носы, мы с грехом пополам вдыхали и выдыхали этот спертый воздух, хлынувший сюда из так грубо взломанного внутреннего помещения, и ждали, когда пыль осядет.
— Как же от него разит шакалом, от этого вашего Анубиса! — проворчал Ганс.
Этти шлепнул его по затылку.
— Теперь все должно пойти на лад, — сказал он, вытряхивая пыль из своей шевелюры.
— Да уж! Иди туда первым, а мы потом подберем, что от тебя останется, — хмыкнул Ганс, уткнувшись носом в свою майку.
Сначала набралась храбрости Кассандра. Она осторожно, медленно втянула ноздрями загрязненный воздух и подбодрила нас — ничего, мол, дышать можно.
— Итак, господа, что, если нам рискнуть и войти?
Мы стали переглядываться, внезапно заколебавшись после стольких испытаний.
— Честь первооткрывателя принадлежит тебе, Этти. — Гиацинт легонько подтолкнул его в спину. — С возвращением в археологию, друг мой!
Я ощутил, как все волоски на моем теле разом поднялись дыбом. Что до Этти, его грызло любопытство, и, хоть дыхание спирало, он вошел в гробницу.
Я застал брата неподвижно стоящим посреди помещения меж двух массивных колонн, покрытых малопонятными письменами. Его словно загипнотизировали. На четырехугольной гробнице сверкали яркими красками роскошные фрески. Вопреки всем ожиданиям здесь не было ни переизбытка золота, ни груд драгоценностей: это священное место отличалось всеми приметами аскетической строгости. К дальней стене примыкал самый красивый алтарь, какой мне когда-либо доводилось видеть. Луч моего фонарика вырвал из мрака тяжелую могильную плиту, сделанную из чистого золота и слоновой кости и инкрустированную множеством лазуритовых блесток, которые создавали изящные и замысловатые арабески и тонкие виньетки. На полу были расставлены рядами десятки золотых чаш и корзин с давным-давно заплесневевшими дарами.
Оглядывая алтарь, я медленно поднимал глаза все выше, пока наконец не увидел то, что ввергло моего брата в состояние такой прострации.
В изумлении я уронил фонарь и отшатнулся назад, натолкнувшись на Ганса и Гиацинта, которые как раз входили.
— Что такое? — в тревоге вскрикнул второй.
Не в силах выговорить ни слова, я указал туда, в глубь погребального зала, и лучи их фонариков скользнули к алтарю. Кассандра едва успела заглушить крик. Гиацинт, и тот содрогнулся.
Брат медленно повернулся к нам, он все еще был в шоке.
— Это Анубис, — пробормотал он глухим, слабым голосом. — Его имя начертано на алтарных виньетках.
— Он… он точно мертв? — пролепетал Ганс. — Ты в этом уверен?
Ошеломленно вытаращив глаза, мы рассматривали молодого человека, распростертого на спине, с умиротворенным лицом, закрытыми глазами и приоткрытым ртом, закинув одну руку за голову, а другую положив на то, что некогда было тонкой подушечкой из белоснежной шерсти, набитой пухом. Длинные черные волосы юноши укрывали его тело, словно плащ из драгоценного шелка, утыканный крошечными золотыми украшениями, изображающими насекомых. Его узкие бедра и ноги охватывала длинная шерстяная набедренная повязка, складчатая и перехваченная поясом.
Мой брат тихо подошел, чтобы разглядеть его поближе. Я видел, как он протянул руку, будто желая коснуться золотисто-коричневой кожи, пальцем дотронуться до лица, овал и черты которого поражали безупречной правильностью.
— Этти, нет! — крикнул я.
Он отдернул руку, отшатнулся.
Теперь и я приблизился. Ганс и Гиацинт следовали за мной. Это тонкое лицо завораживало. Сколько лет ему могло быть? Двадцать, самое большее. Однако же теперь я различил в обсидианово-черной волне его волос несколько серебряных нитей.
— Я уже видел это лицо… — прошептал я, всматриваясь в миндалевидные глаза, чувственные губы и точеный безукоризненный нос.
— Я тоже, но не могу вспомнить где, — признал Этти.
— Как он мог настолько сохраниться? — пробормотал Гиацинт. — Можно подумать, что это восковая фигура.
— «…решили укрыть под покровом тайны божественный прах, хранителями коего являлись, и сделать его тайную гробницу самым священным из мест поклонения. Всякий, кто видел его, каждый миг ожидал, что его веки поднимутся или уста шевельнутся. Он был забальзамирован с таким совершенством, что никто не принял бы его за мертвого. Казалось, Анубис с начала времен спит на своем ложе из чистого золота», — процитировал Этти.
— Плутарх, — пояснил я. — Знал бы он, до какой степени это правда…
— Не хочется разрушать очарование, — вмешалась Кассандра, — но мы сюда явились кое-что отыскать.
Это грубое напоминание о реальности подействовало на меня будто холодный душ. Простой замысел умыкнуть у этого спящего юноши его добро теперь показался мне кощунственным.
Тем не менее мы стали озираться вокруг, однако никаких следов маски не обнаружили.
— Может быть, в стене есть ниша?
— Постойте! — крикнул Этти, шаря в рюкзаке Ганса, и вытащил оттуда цифровой фотоаппарат. — Если вы хотите тут все разграбить, дайте мне несколько минут.
— Все разграбить? — возмутился Ганс. — За кого ты нас принимаешь? За татар?
— За варваров, — поправил я.
Братец между тем со скрупулезной тщательностью фотографировал каждую надпись, каждую деталь гробницы.
Я простукивал стены в надежде обнаружить тайник, но, как ни старался быть осторожным, большой кусок фрески обвалился. Подавленный, умирая от стыда, я уставился на свои ноги, покрытые ее цветной пылью.
Ганс и Гиацинт тоже вдруг с болезненным интересом стали поглядывать на свои кроссовки, зато Кассандра нисколько не терялась:
— При всем почтении к памятникам старины вынуждена напомнить, что преследователь у нас на хвосте!
Прошло минут двадцать, и от великолепной стенной росписи осталось одно воспоминание, но иных результатов простукивание не дало: никаких тайников, все глухо.
— Все равно эта маска должна быть где-то здесь! — Кассандра бесилась от нетерпения.
И тут ее взгляд остановился на алтаре.
— Здесь? — спросил я, поглаживая золотую плиту.
— Надо его положить на пол. — Она указала на мумифицированное тело. — Может быть, под матрасом…
