Карета была уже близко, стук копыт и больших, окованных металлом колес по твердой дороге становился все оглушительней, тяжелые удары отдавались у меня в голове. Пронеслись мимо лошади, до их гигантских голов, выкаченных глаз, казалось, можно было дотянуться рукой, потные бока отливали блеском; за ними — карета, похожая на огромное чудовище на шатких ногах; мелькнули в окнах лица внутренних пассажиров; мелькнули кучер и внешние пассажиры на крыше, жавшиеся друг к другу под ветром.
Еще мгновение — и экипаж укатил, и мне осталось только следить из-под руки Сьюки, как раскачивался и подскакивал его тыл на неровной дороге.
Мы оба помолчали, потом я спросил:
— Видела, Сьюки? Это была почтовая карета, что ходит из Йорка в Лондон. «Стрела».
— Да что вы? — Лицо Сьюки все еще пылало от волнения. — Откуда вы знаете?
— Это было написано на боку большими золотыми буквами, — сообщил я гордо, потому что Сьюки, конечно, не владела грамотой. — Хотя, — добавил я с досадой, — это была не «Королевская почта».
— О чем я только думаю! — внезапно воскликнула она. — Нам пора.
Мы поспешили вниз по пешеходной тропе, по левую руку тянулась та же ограда. Она была сильно разрушена, и местами нам виден был парк, спускавшийся на дно долины; плотные заросли кустарника и деревьев обозначали путь скрытой от глаз реки; далее ее серые воды разливались вширь, образуя озеро.
Мы прошли краем Стоук-Момпессона, где вдоль широкой главной улицы стояли два ряда красивых домиков, прошагали еще полмили, пока беспорядочное скопление грубо оштукатуренных хибар справа не подсказало, что мы добрались до места. По сравнению с Мелторпом эта деревня была совсем уж убогая, мне она напомнила Силвер-стрит, только растянутую: жалкие одноэтажные домишки из сучьев утесника, скрепленных глиной и известковым раствором, на многих крыши из торфа. Я думал увидеть поблизости большой дом, но он не показывался.
— Штука в том, что деревню передвинули, — объяснила Сьюки. — Она теперь не относится к приходу, а усадьба относится.
Мы шли еще минут десять, и только тут Сьюки объявила:
— Вот здесь живет моя тетка.
Она указала на небольшой домик, рядом с двумя высокими каменными колоннами, каждую из которых венчал шар. Меж колонн помещались двустворчатые черные ворота, очень высокие, искусной кузнечной работы, в причудливых завитках и цветочках; их скрепляли большой висячий замок и цепь, стойки заканчивались остриями.
— Вы не против обождать здесь чуточку, а, мастер Джонни? Озорничать не будете?
Я кивнул, и Сьюки вошла в дом. Одолеваемый любопытством, я приблизился к воротам и заглянул между перекладин, с которых, обнажая ржавчину, облуплялась черная краска. За воротами просматривался мощеный двор, каменные плиты (их, видно, уже долгие годы никто не приводил в порядок) не заросли ни мхом, ни травой, но расшатались и местами были сдвинуты.
Вдалеке смутно вырисовывался контур дома. Глядя под углом, я все же догадывался, что по размеру он громаден, и так же, как и все остальное, запущен. Окна были то ли закрыты ставнями, то ли обсыпаны краской, облезшей с рам и перекладин; из труб не поднимался дым, у многих отсутствовали колпаки; с видимой мне части крыши свалился шифер; в целом дом походил на брошенные, необитаемые развалины.
Тем не менее из-за угла дома показался, толкая перед собой тачку, человек в рабочей одежде. Он начал собирать обломки каменной кладки и шифера — вероятно, они свалились во двор накануне, во время бури.
Вскоре из-за дома вышли еще двое. Я смотрел на них, зная, что надо бы отойти от ворот, но что-то меня удерживало. Казалось, большой пустой дом Хафемов (или Хаффамов?) затронул в моей душе какую-то струну и пробудил в ее сокровенных глубинах эхо, зову которого я не мог противиться.
Когда те двое подошли поближе, я разглядел, что это были маленькая девочка приблизительно моего возраста и высокая пожилая дама, обе в черной одежде. Дама остановилась побеседовать с работником, девочка же (заметив, видимо, меня) продолжала медленно идти к воротам, туда, где стоял я. Лицо у нее было бледное как полотно — настолько бледное, что я подумал, не больна ли она; темные глаза от этого казались совсем черными. Руки она прятала в муфте, которую несла перед собой, и в целом ее маленькая фигурка имела вид странный и торжественный.
— Ты ведь не из деревенских мальчишек, правда? — спросила она.
Обещание, данное матушке, обязывало меня не вступать в беседы с незнакомыми людьми, но, сказал я себе, это относится к взрослым, а никак не к маленькой девочке.
— Нет, — отозвался я.
— Мне строго запрещено знаться с детьми из деревни,~-цояснила девочка.
— А ты разве не в деревне живешь?
— Нет. Я живу здесь.
— То есть в этом большом доме? — заинтересовался я.
— Да.
Она сказала об этом как о самом что ни на есть обыденном обстоятельстве.
— Та леди — твоя мать?
— Нет. Моя мать умерла. Отец тоже. Так что я круглая сирота.
Сирота? Интересное слово. Я позавидовал девочке, но потом сообразил, что и сам, наверное, могу назваться сиротой — по крайней мере, наполовину.
— Та леди — экономка, — объяснила девочка. — Мне, конечно, полагалась бы гувернантка. У меня была не одна, но опекуны сказали, что все они не подходят. Миссис Пепперкорн очень строго следит, чтобы я не разговаривала с чужими.
Позади девочки виднелась высокая фигура экономки, которая продолжала разговор с работником. Они, судя по всему, были друг с другом не согласны, работник несколько раз порывался уйти, но дама не замолкала, и ему приходилось возвращаться.
— Она очень близорукая, наверняка тебя не разглядит, — продолжала девочка. — Но если увидит, то прогонит прочь, а меня накажет.
— Накажет? Как?
— Отправят спать без чая, это точно, — спокойно пояснила она. И добавила: — А может, и высекут.
— Высекут?
Она вынула руку из муфты и показала мне жуткие красные полосы на тыльной стороне.
— Тогда, наверное, — сказал я, — лучше мне будет уйти, пока она не увидела.
— Нет, — очень решительно заявила она, — мне хочется еще с тобой поговорить. Мне ведь тут не с кем словом перемолвиться.
— Братьев или сестер у тебя нет? — поинтересовался я.
— Нет. Только миссис Пепперкорн и Бетси, и еще двое слуг, но с ними говорить тоже не позволено.
— И больше ни души — в таком большом доме?
— Ни единой. Но, знаешь, большая часть комнат закрыта. Мы живем только в нескольких. Вот бы здесь были еще дети. А у тебя есть братья и сестры?
— Нет. И знакомых детей тоже нет.
— А как тебя зовут?
— Джон Мелламфи.
— И это все? — удивилась девочка.
