— Я обидел тебя, дружище; поверь, я не хотел. — Он сунул руку в карман, извлек оттуда большие часы и посмотрел на них. — Но ты мне напомнил: я должен на время вас покинуть.
— Куда ты? — Не получив ответа, мистер Силверлайт с любопытством стал наблюдать за своим другом, который надел верхний сюртук и вышел.
Когда мы остались одни, мистер Силверлайт сказал:
— Вот так он исчезает то и дело. Я не могу не задумываться о том почему. Он, несмотря на все свои странности, благородный человек, но кто знает. В тот день, когда мы познакомились, он очень расстроил меня тем, что обидел вашу очаровательную матушку и другую, столь же очаровательную, молодую леди. Кстати, как они?… Отлично, отлично. Пожалуйста, засвидетельствуйте им мои самые теплые чувства. Но что касается моего друга… Я зову его горой Везувий, за то, что из его рта постоянно извергаются сера и хлам. Должен оправдать его в ваших глазах за то, что он наговорил в тот вечер — терпеть не могу, когда цинизм Старости разрушает радужные надежды Юности. Знаете, Пентекост ошибается, утверждая, будто идеи определяются экономическими обстоятельствами. Начинать необходимо с абстрактных принципов — Справедливости, Равенства — и осуждать общество, если оно не оправдывает надежд в том, что касается их соблюдения.
Я кивнул в знак согласия, и он продолжил:
— Пентекост не прав с начала и до конца. В любой стороне нашей жизни прослеживается Замысел, нужно только разглядеть его. Я деист и довод от Замысла считаю доказательством существования Высшего Духа Разума. Разум, а не эгоистический интерес, составляет руководящий принцип, на котором основано общество. Весь экономический порядок необходимо изменить, чтобы привести его в соответствие с разумной Справедливостью.
Вскоре он принялся разливаться соловьем, и я восторженно его слушал. Мистер Пентекост был не прав. Общество может быть лучше, может быть совершенным! И все же, вернувшись в свою комнату, я почувствовал, что совсем сбит с толку, потому что мистер Пентекост мне нравился и я не понимал, как он может иметь те взгляды, которые провозглашает.
Матушку я застал очень подавленной; вскоре она отправилась в постель и заснула крепким сном. Это было необычно, потому что часто она засыпала не сразу, кашляла, зажигала маканую сальную свечу и часами писала что-то в записной книжке.
За последующие недели я лучше познакомился с двумя джентльменами и часто оставался поболтать с ними, когда в конце дня отправлялся к Пичментам, чтобы купить у них еще кукол для утренней торговли. Матушка по-прежнему отказывалась иметь какие-либо дела с мистером Пентекостом, и потому я скрывал от нее, что с ним встречаюсь. Пока я, сидя в шатре, делал вид, будто потягиваю из стаканчика «Сливки долины», мистер Силверлайт рассказывал мне истории о мистере Уичерли Финнесе и его очаровательной матери, миледи Бленнерхассет (она, сколько мне помнится, овдовев, повторно вышла замуж), которая навещала своего сына время от времени. Ее и еще нескольких человек он выделял из общего ряда осуждаемых им аристократов, однако не уставал подчеркивать свою общую неприязнь к застарелому Разложению и к системе, которая позволяет держателям должностей отнимать у достойных и талантливых молодых людей их законное место в жизни. Знакомя меня с родственными связями различных представителей знати, он неоднократно обращался к экземпляру «Королевской красной книги Вебстера» и, разговорившись, неоднократно зачитывал выдержки из нее, чередуя их с цитатами из поносной «Черной книги радикала» — длинными списками синекур и субсидий, достающихся Истеблишменту. Раз за разом он принимался рассуждать о Разуме и Добродетели и их взаимосвязи, и между делом выискивал в своем белье вшей. На этом этапе мистер Пентекост обыкновенно бросал по направлению к своему носу щепотки табака и со слезами на щеках провозглашал, что страдание необходимо.
Иногда я присутствовал на репетициях новой пьесы о предпринимательской деятельности для Панча и Джоан, и мне было даже страшно смотреть, как мистер Пентекост (в роли Панча), с дикарской миной на добродушном лице, подстерегал добычу. Напоминая более всего зловещего паука, он бросался со своей куклой на жертву, а потом прыгал по сцене, ликующий и довольный собой. Так же и мистер Силверлайт, с убедительной невинностью изображавший очередную жертву — Техника, распределяющего воду, Иностранца, Судебного Посыльного, — не менее достоверно изображал злобу всякий раз, когда в роли Кетча готовился вздернуть своего приятеля. (Мистер Пентекост однажды признался, что, управляя Панчем, словно бы подпадает полностью под его власть.) Надобно добавить, что, разумеется, джентльмены и в этих случаях не теряли своего полемического задора и репетиция то и дело сопровождалась выкриками: «Да не так, дурень!» или «Живей, болван, живей!»
Однажды вечером я встретил их, когда шел домой, и по дороге мистер Силверлайт произнес красноречивую инвективу против цивильного листа и всего аппарата корыстных злоупотреблений, приводящего к тому, что честные заслуги остаются без награды.
— Согласен, — кивнул мистер Пентекост. — Это можно исправить только при условии беспрепятственной работы системы, саморегулирующейся экономики. Но я боюсь, что ей мешают Привилегии. Хотя в еще большей степени — государственная благотворительность.
Мистер Силверлайт, разумеется, не согласился и принялся восхвалять Социальную Справедливость. Внезапно он дернулся и замолк на полуслове. Обратив взгляд туда, куда он смотрел, я понял, что его смутило. Перед нами стоял старик с рябым, покрытым шрамами лицом и выпученными глазами, едва похожий на человека. Одет он был в лохмотья, борода — седая, позади, на веревке, привязанной к ошейнику, ступал крупный шелудивый пес устрашающего вида.
— Кто здесь? — спросил старик, поворачивая к нам голову и держа ее слегка под углом.
— О, старый дружище, — воскликнул мистер Пентекост и слегка покраснел.
Я смотрел на всех троих: мистер Силверлайт онемел от испуга, мистер Пентекост был смущен, старый нищий растерянно поворачивал голову то к одному, то к другому.
— А, это вы, мистер Пентекост? Я думал, это… это… Ну ладно, неважно, что я думал. Если бы я знал, что это вы, сэр, я бы к вам не обратился.
— Я… я… Я рад, что вы меня окликнули, — выдавил из себя мистер Пентекост. — Позвольте представить вас друг другу. Это мой очень старый друг, мистер Тертиус Силверлайт.
Нищий протянул руку, и названный джентльмен с явной неохотой взял ее и слегка пожал.
— Рад знакомству, — произнес старик.
В нетерпеливом ожидании отклика он поднял лицо, но мистер Силверлайт ограничился немым кивком, и старик, видимо разочарованный, опустил голову.
Мистер Пентекост подтолкнул меня вперед.
— А это мой очень юный друг, мастер Джон Мелламфи.
Я протянул руку, нищий протянул свою, но не навстречу, а в сторону. Мистер Пентекост подтолкнул меня локтем, чтобы я взял ладонь нищего, и только тут я понял, что он слепой. Я пожал его руку.
— Мастер Мелламфи, это Джастис, — проговорил мистер Пентекост.
