В ближайшие дни Питер никуда не выходил, и правильно делал, так как мы заметили, что у дома днем и ночью маячат посторонние, в том числе уже знакомый мне долговязый субъект. Папа по уши ушел в какие-то таинственные дела с мистером Эскритом; я догадывалась, что они связаны с письмом, на котором стоял герб Момпессонов. По этой причине мы с Питером много времени проводили вместе и вскоре убедились, что наши чувства друг к другу остались прежними. Жестоким ударом для нас стал выпуск судебного приказа о признании Питера ума лишенным. Питером со временем овладела меланхолия: он не видел выхода из своего положения и стыдился того, что живет из милости у посторонних, по существу, людей, хотя и родственников. Он заявил, что в данных обстоятельствах — признанный сумасшедшим, без гроша за душой и без возможности найти себе занятие — не имеет права питать ко мне нежные чувства. Но под конец он преодолел свои моральные сомнения и попросил моей руки, и я, конечно, ответила согласием. Вопрос заключался в том, как эту новость примет Папа. Вообрази же себе нашу радость, когда мы услышали, что он в восторге и все получилось так, как он и надеялся. Я заплакала от счастья и кинулась в его объятия. Я знаю, Папа любил Питера и считал, что тот хорошо поступил по отношению к нам. Так что, видишь, Джонни, они с моим отцом друг друга очень любили и уважали. Никогда в этом не сомневалась.
К нашему удивлению, папа сказал: Свадьба должна состояться как можно скорее. О предварительном оглашении, Питер, нечего и думать, а то тебя найдет твой отец. Имея судебный приказ против тебя, он может предотвратить ваш брак, но если церемония состоится, ему до тебя уже не добраться. Помимо прочих соображений, он захочет помешать бракосочетанию хотя бы потому, что ваши дети закроют ему путь к наследству. Он призвал мистера Эскрита, и тот объяснил, что все, в чем мы нуждаемся, это специальная лицензия от Докторз-Коммонз с указанием церкви. Папа сказал: Все будет в порядке. Мы с Питером заулыбались. Свадьба пройдет в тесном кругу. Я, как отец невесты, конечно, буду присутствовать. Шафером будет мистер Эскрит, свидетелей найдем в церкви. Даже наша прислуга не будет знать. Вот что! Скажем им просто, чтобы приготовили в этот день званый обед, и по какому случаю праздник, объявим, когда вернемся из церкви. Тут Папа меня удивил: Я приглашу на обед Мартина с его невестой. А какое событие мы празднуем, они узнают на месте. Он держался очень загадочно, и я не знала, что думать о его намерении возобновить старую дружбу. Пригласить на мою свадьбу Мартина с молодой женой! На следующей неделе я несколько раз заставала Отца беседующим с мистером Эскритом и Питером, и при моем появлении все трое с виноватым видом замолкали. Я беспокоилась, так как знала из опыта, что в делах, связанных с Процессом, Отцу может запросто изменить благоразумие. Все шло, как было задумано, приглашение было послано, Мартин его принял. В условиях строжайшей тайны явился художник-миниатюрист, чтобы сделать наши портреты для медальона, который я тебе показывала.
Наступил день, который должен был стать счастливейшим в моей жизни, — 5 мая. Погода стояла прекрасная, церемония прошла замечательно. Пополудни мы вернулись в отцовский дом на свадебный завтрак. Папа объявил слугам новость, они очень обрадовались, особенно когда услышали, что, подав обед, на остаток вечера могут быть свободны. Тут Папа сказал, что намерен передать Питеру одну важную вещь, чтобы он хранил ее для меня. Речь шла о Кодациле, который он поместил в серебряную шкатулку для писем — ту самую, что у нас когда-то украли. По его требованию я пообещала свято беречь документ и использовать его в интересах моих наследников. Туда же он вложил письмо, в котором, как он сказал, объяснялись юридические вопросы. Вечером прибыли Мартин и миссис Фортисквинс и услышали новость о свадьбе. Я не осмеливалась поднять глаза, но говорили они то, что полагается в таких случаях; потом, правда, я поймала на себе странный взгляд Джемаймы. В целом обстоятельства были не совсем ловкие, но за обед мы сели в довольно хорошем настроении. Тем не менее, даже в этот день разговор, как всегда, свернул к Процессу — Мартин завел речь о Момпессонах: Позавчера я побывал на Брук-стрит и застал там полнейший кавардак. Почему, я тебе расскажу, если сам правильно понял. Но кстати, Джон, я принес тебе… Папа довольно резко его оборвал, и меня поразило, что он вообще способен остановить начавшийся разговор о Процессе. Ладно, дружище. В такой день давай не говорить о Делах. Мартин явно удивился, но промолчал, хотя в ходе дальнейшей беседы я заметила, что его жена не сводит глаз с него и Папы. Когда подошло время десерта, Отец позвал горничных и кухарку и дал им четыре бутылки вина, две шампанского и две мадеры, чтобы они выпили за невесту и жениха. Он сказал, что на весь вечер их отпускает. Они пришли в восторг и поспешили исполнить его распоряжение. Мы пили вино, закусывали орехами и фруктами, и тут между Отцом и Питером вспыхнула ссора. Произошло это так внезапно, что причины я не поняла. Меня поразило то, что ни он, ни Папа ни разу на меня не взглянули.
Повод невольно подал мистер Эскрит. А началось все с вопроса Мартина к Питеру: Чем вы подумываете заняться в будущем, мистер Клоудир? Тот ответил: Единственное, в чем я разбираюсь, это книги. Так что надеюсь сделаться независимым книгопродавцем. Мистер Эскрит заметил, что для этого требуются деньги, и Питер сказал: Да, и мистер Хаффам великодушно обещал дать мне Заем. Мистер Эскрит, удивленно подняв брови, обратился к Папе: Но ведь требуемая сумма, мистер Джон, превышает ваши нынешние возможности? Папа ответил, обращаясь к Питеру: Твой уважаемый родитель предоставил мне Заем на таких грабительских условиях, что я остался гол как сокол. Тем не менее сотню или две я выделить смогу. Питер нахмурился, но тут вмешался мистер Эскрит: Это щедро, мистер Джон, очень щедро. Думаю, если бы не это замечание, Питер бы смолчал, но, к несчастью, разговор продолжился: Может, это и щедро, однако боюсь, мистер Хаффам, что пара сотен, и даже вдвое большая сумма, не обеспечит мне того объема торговли, который требуется, чтобы содержать вашу дочь так, как вы, вероятно, того желаете. Папа крикнул: В самом деле? И сколько, по-твоему, я могу от себя оторвать? Сколько, ты думаешь, у меня осталось денег, после того как твоя семейка обобрала меня до нитки? Желаешь от меня денег, так добейся, чтобы твой папаша-вымогатель не драл с меня семь шкур за Заем. Питер отозвался очень спокойным голосом: Должен попросить вас, сэр, не говорить в подобном тоне о моем отце. Он плохо поступил со мной, но вам, как я понимаю, не сделал никакого зла. Стукнув кулаком по столу, Папа проревел: Что? Ты, сидя за моим столом, берешь под защиту этого чертова мерзавца, Сайласа Клоудира? Мартин и мистер Эскрит запротестовали, но на губах миссис Фортисквинс мелькнула слабая улыбка, словно она втайне радовалась происходящему. Питер сказал: Вам не следовало одалживать у него деньги. Папа, грозный как туча, поднялся на ноги: Вот вам мораль торговца! Пользуясь затруднительным положением клиента, вытребовать грабительские условия, а потом поздравлять себя с тем, что хитро обстряпал дельце. И вот вам, мой собственный зять, сидя за моим столом, защищает эту мораль. И одновременно просит дать ему денег, чтобы и он, в свою очередь, мог залезать в карманы других порядочных людей. Что ж, молодой человек, могу вам сказать одно: если вы в самом деле ждете, что я снабжу вас капиталом, то ваши Отец и Брат правы, объявляя вас сумасшедшим. Он замолк, глядя на Питера. Через мгновение Питер тоже встал. Он по-прежнему не глядел в мою сторону и держался очень странно. Казалось, ему стыдно за то, что он собирается произнести. Слово не воробей, прошу вас думать о том, что говорите. — Думать о том, что говорю? Я уже не подумал о том, что делаю! Выдать дочь за торговца, чьи предки сплошь акулы-ростовщики, за… за… короче, за одного из Клоудиров — не думаю, что в английском языке найдется другое слово, способное вместить все мое презрение. Тут я, поднявшись на ноги, вскричала: Отец, что ты говоришь? Он даже не взглянул в мою сторону. И тут заговорил Питер: Сэр, если вы не возьмете сказанное обратно, мы с женой не сможем дольше оставаться под вашей крышей. — Не возьму обратно ни звука. — Тогда мы должны удалиться. Идем, Мэри, вставай и собирайся.- Даже и теперь он на меня не взглянул. Я плакала, просила Отца отказаться от своих слов, умоляла Питера не уводить меня из дома. Мартин и мистер Эскрит меня поддержали, но Папу и Питера было не уговорить. Питер спросил вполголоса, есть ли у меня деньги, потому что у него нет ни гроша. Я сказала, что у меня есть тридцать фунтов, и он попросил мистера Эскрита заказать наемную карету. Я пошла наверх за деньгами, побросала в сундучок кое-какую одежду. Прежде мне не приходилось ночевать вне дома, и я понятия не имела, что брать с собой. Надев дорожное платье, я спустилась. Когда прибыл извозчик, я рыдая попрощалась с Папой и гостями, и мы сели в карету. Карета отъехала от дверей отцовского дома — так началась моя замужняя жизнь. Питер распорядился везти нас в «Голову сарацина» на Сноу-Хилл. Сидя с ним рядом, я думала о том, бывало ли когда-нибудь, чтобы первая брачная ночь началась со столь неблагоприятных предзнаменований. Питер казался мне совершенно незнакомым человеком. В гостинице он снял комнату, где я ждала, пока он с кучером сгружал наши сундуки. Вскоре он вернулся и сказал, что должен пойти и заказать нам места в ночной карете в направлении Питерборо (по пути к Сполдингу), которая должна отправиться через час с небольшим. Я удивилась и спросила, зачем нам в Сполдинг. Разве у нас есть там друзья? И зачем пускаться в дорогу на ночь глядя? Он ответил: Пожалуйста, не спрашивай. Из сумки он извлек малиновый редингот, которого я никогда прежде не видела. Снял зеленый редингот, в котором приехал, и быстро вышел. Я ждала, его не было. Наконец он вернулся. Отсутствовал он, я уверена, не больше сорока минут. Ну сорок пять. Входя в комнату, он улыбался. (Могу поклясться.) Когда он подошел, я заметила у него на руках кровь. Я в испуге отшатнулась. Он посмотрел на свои руки: Да, я порезался. Но не волнуйся, это все лишь царапина. Он смыл кровь над умывальником и повернулся ко мне — я заметила, что у него порван рукав. Когда я ему на это указала, он улыбнулся: Придет время, я все тебе расскажу. Это очень длинная история. Вскоре мы сели в карету и пустились в путь по темным улицам. Питер сидел молча, но когда мы проехали Излингтон, внезапно рассмеялся. Это было страшнее всего, а чего я боялась, ты, уж конечно, понимаешь сам. Но при других пассажирах я не могла заговорить о том, что меня волновало, и мы и дальше ехали молча.
