— Вероятно, это моя внучатая племянница, — сказала она.
Я в панике вскочил с места, ибо понятия не имел, о ком она говорит, и предположил, что речь идет о леди Момпессон.
Старая леди прижала палец к губам, а потом громко произнесла:
— Входи, дорогая.
Дверь медленно отворилась, и, к великому своему облегчению и радости, я увидел на пороге не кого иного, как Генриетту.
— Вы здесь! — воскликнула она.
Мы все трое были одинаково поражены.
— Откуда вы знаете друг друга? — спросила старая леди.
— Дорогая бабушка, — с улыбкой промолвила Генриетта, — я как раз собиралась сообщить тебе удивительнейшую вещь. Помнишь, я говорила тебе про маленького мальчика, с которым познакомилась в Хафеме и о котором никогда не забывала?
Старая леди кивнула и посмотрела на меня горящими от возбуждения глазами.
— Который назвался Хаффамом!
— Ты помнишь! — воскликнула Генриетта.
Я покраснел, ибо сам я слишком хорошо помнил, что именно мое заявление о своей принадлежности к роду Хаффамов, сделанное в присутствии миссис Пепперкорн, помогло Момпессонам обнаружить тайное убежище моей матери, со всеми вытекающими отсюда несчастливыми последствиями.
— Так вот, несколько недель назад я вроде бы узнала того маленького мальчика — теперь, разумеется, повзрослевшего — в прислужнике, принесшем подносы с закуской нам с мисс Филлери. Я решила ничего не говорить тебе, покуда не удостоверюсь окончательно. А сейчас пришла сообщить, что нам с ним удалось поговорить сегодня днем, и я убедилась, что это действительно он. И он поведал мне в высшей степени удивительную историю. Но как так вышло, что вы уже успели подружиться?
— Ну и ну! — воскликнула мисс Лидди. А затем она рассказала, как узнала меня по моему сходству с дедом (скорее, чем с отцом), ни словом не упомянув, разумеется, о том, что видела меня в ночь ограбления.
— Джон, — спросила Генриетта, — вас не хватятся внизу?
— В ближайшее время — нет, — ответил я. — По воскресеньям и праздникам слуги не столь пунктуальны в части работы, как в обычные дни.
Старая леди сухо улыбнулась.
— Тогда располагайся поудобнее, а я продолжу с твоего позволения.
Я присел в кресло у двери, и наша хозяйка налила нам по бокалу мадеры.
— В первую очередь, моя дорогая, — сказала старая леди, бросив на меня заговорщицкий взгляд, — нам следует поставить молодого джентльмена на равную ногу с нами, объяснив, какие отношения нас с тобой связывают.
— Ну, это проще простого, — отозвалась Генриетта. — Это моя двоюродная бабушка и единственный друг на свете.
Она подошла к сидящей на диване старой леди и нежно поцеловала поблекшую щеку.
— Много, много раз, будучи испуганным одиноким ребенком, я тихонько пробиралась в эту комнату и находила здесь утешение.
— И засахаренные фрукты, милочка, — со смехом добавила мисс Лидди.
Генриетта присела рядом с ней.
— Дорогая бабушка, думаю, только благодаря тебе я не превратилась в угрюмое, ожесточенное существо.
— Ах, если бы только я могла сделать для тебя больше, — вздохнула мисс Лидди. — И если бы только могла сделать что-нибудь, чтобы предотвратить судьбу, которая ждет тебя, Генриетта, и тебя, Джон, поскольку вы оба принадлежите к этому роду.
Генриетта пришла в такое же недоумение, как я.
Потом меня вдруг осенила одна мысль.
— Мисс Лидди, мы Генриеттой состоим в родстве?
— Да, но очень далеком. У вас общий прапрапрадед, Генри, который являлся отцом Джеффри Хаффама, а следовательно, вы пятиюродные брат и сестра. И вы оба приходитесь родней мне, хотя ни в одном из вас нет ни капли крови Момпессонов. Я же наполовину Хаффам, наполовину Момпессон. Я состою в гораздо более близком родстве с тобой, Джон, чем с Генриеттой, ибо она приходится мне всего лишь троюродной внучатой племянницей. Так что, полагаю, если она не возражает, ты тоже можешь называть меня бабушкой.
— Но не при посторонних, — улыбнулся я.
Старая леди не расслышала:
— Двое молодых людей, — проговорила она, глядя на нас пристально, но отстраненно. Генриетта повернулась ко мне, и я смущенно отвел глаза. — Когда-то я была такой же молодой. Я помню твоих дедушку и бабушку, Джон. Какой красивой четой новобрачных были они, Элайза и Джеймс! — (Конечно, она имела в виду моих прадеда и прабабку. Но разве мистер Эскрит не говорил что-то об этом бракосочетании?) — Элайза была сестрой человека… сестрой человека, за которого я собиралась выйти замуж. — Она повернулась ко мне, и я увидел блеснувшие в ее глазах слезы. — Тоже по имени Джон, ибо твоего отца назвали в его честь. Наше бракосочетание должно было состояться в один день с ними.
Она умолкла, и после паузы Генриетта спросила:
— Но что случилось, бабушка?
— Он умер, — тихо проговорила она. — И сколько молодых жизней отравило то злое дело! И еще отравит. Теперь я вижу законного наследника хаффамского состояния в должности мальчика на побегушках.
— Но почему именно здесь? — осведомилась у меня Генриетта.
Мисс Лидия предостерегающе взглянула на меня, словно не советуя отвечать. Меня охватило безотчетное чувство вины при мысли о цели моего появления в этом доме, а потом еще и раздражение, когда я подумал о том, что (если я правильно понял мисс Лидию) завещание давно пропало и, следовательно, в тайнике его нет в любом случае. Я почти обиделся на Генриетту за то, что она заставила меня испытывать столь неприятные чувства.
— Милая Генриетта, — сказала мисс Лидия, — Джозеф с минуты на минуту принесет нам ужин. Он не должен застать здесь Джона.
— Да, конечно, — согласилась она.
И вот, к великому своему облегчению избавленный от необходимости отвечать, я проворно встал с кресла, собираясь удалиться.
— Постарайся прийти в следующее воскресенье, в это же время, — сказала мисс Лидия.
— Постараюсь изо всех сил, — пообещал я. — Но возможно, мне не удастся вырваться. Если нам вдруг понадобится срочно снестись, мы можем обмениваться записками. Спрячьте свою в одной из туфель, которые выставляете за дверь, а я пришлю вам ответ таким же манером, ибо чистка обуви входит в мои обязанности.
Они рассмеялись, а я добавил:
— Только пишите невразумительно — на случай, если записку перехватят.
Затем я осторожно открыл дверь, выскользнул в коридор и быстро спустился по задней лестнице. Мое длительное отсутствие осталось незамеченным за всеобщим бурным весельем, по-прежнему продолжавшимся в общей столовой. Но, увидев, который теперь час, я понял, что с минуты на минуту явится ночной сторож и запрет заднюю дверь. Таким образом, идти на встречу с Джоуи было уже поздно, и я испытал легкие угрызения совести при мысли о долгом дежурстве, которое бедняге пришлось нести за конюшнями в холодный рождественский день.
