Кинрик попытался возродить потухшие угли к жизни, и скоро они оба уже протягивали руки к слабому огоньку. Бартоломью отправился в кладовую и вернулся с одной из уилсоновских бутылок вина. Кинрик зубами выдернул из нее пробку. Он от души приложился к вину, потом передал хозяину.
Тот последовал примеру слуги, морщась от крепости напитка. Кинрик с ухмылкой забрал у него бутылку.
– Гилберт говорил, оно самое лучшее, – сказал он, разглядывая наклейку в тусклом свете от очага. – Вот эта самая бутылка стоит шесть марок; Уилсон приберегал ее к приезду епископа.
Бартоломью взял бутылку и оглядел. На пергаменте, обернутом вокруг нее, значилось, что вино сделано во французском Средиземноморье, то есть куда дороже английского или того, что происходило с севера Франции. Врач отхлебнул еще глоток. У напитка был терпкий привкус, который понравился Бартоломью. Он сделал третий глоток и передал бутылку обратно Кинрику. Тот вскинул ее в воздух в шутливом тосте.
– За мастера Уилсона, за то, что он оставил нам это вино. И за то, что он сам оставил нас. – Он рассмеялся и выпил. – А теперь, – продолжил он, – что вы разузнали?
Бартоломью принялся пересказывать то, что услышал, и смутился, когда голос у него сорвался при упоминании о причастности к заговору его родственников. Кинрик сидел молча, не перебивал. Бартоломью замялся и умолк. Что еще мог он сказать? Он начал было говорить Кинрику, что потолкует с зятем и обсудит с ним университетское дело, но на первых же словах осекся. Получается, Стэнмор будет вынужден убить его, чтобы убрать с дороги, как убили сэра Джона и Элфрита? Или эту обязанность возложат на Стивена или Ричарда?
Бартоломью яростно потер глаза: под веки словно песка насыпали. Он зашел в тупик и не понимал, что ему делать. Тем временем здоровенная крыса нахально умывала усы посреди кухни. Насторожившись, зверек вскинулся на задние лапки и принялся нюхать воздух, потом юркнул в нору в углу. В тот же миг из распахнувшейся двери потянуло сквозняком.
– Мэтт? – негромко произнесла Филиппа, подошла к нему и опустилась на колени рядом с его креслом. Она сжала его руку в своих. – У тебя усталый и несчастный вид. Расскажи мне, что случилось.
Бартоломью с изумлением воззрился поверх ее белокурой головки на Абиньи, стоящего на пороге.
– Когда мы виделись в последний раз, на тебе было платье, – ледяным тоном заметил он, пытаясь обуздать тошнотворную дрожь под ложечкой.
– Из меня вышла отличная женщина! – с гордостью заявил Абиньи. – Почти четыре дня водил твоих родных за нос. И дальше бы водил, если бы ты не оказался столь невоспитанным и не вломился в будуар дамы без предупреждения.
Бартоломью приподнялся в кресле, отнял руку у Филиппы, но потом снова сел, не зная толком, что делать. Абиньи непринужденно устроился на одной из скамеек.
– Мы должны все тебе объяснить, – сказал он.
Бартоломью взглянул на него с опаской.
– Да уж, пожалуй, – согласился он, пытаясь придать своему голосу твердость.
Когда он осмелился снова взглянуть на Филиппу, она улыбнулась ему – ласково, но без малейшего раскаяния во взгляде.
– Да ну, Мэтт! – Она игриво толкнула его. – Брось дуться. Ты ведь знал, почему я убежала!
– Я ничего не знаю! – с неожиданной горячностью заявил он. – Я оставляю тебя у Эдит, потом ты под каким-то немыслимым предлогом отказываешься меня видеть, потом оказывается, что Жиль бог знает сколько времени притворялся тобой, а потом вы оба исчезаете!
– Что? – переспросила она, и личико ее нахмурилось. – Нет! Жиль все тебе объяснил. Ты же знаешь, что я никогда не дала бы тебе повода беспокоиться! – Она обернулась к брату. – Ты ведь рассказал ему? Ты говорил, что рассказал!
В ее голосе зазвенело обвинение, и Абиньи встал и попятился, вскидывая руки в умиротворяющем жесте.
– Я решил, что не стоит. Думал, так будет лучше. Ты не знаешь его – он попытался бы увидеться с тобой, и вы оба оказались бы в опасности! Я поступил так, как считал правильным.
Филиппа прекратила наступление на брата и оглянулась на Бартоломью с забавной смесью стыда и смирения на лице.
– Да, – сказала она тонким голоском. – Мы действительно должны все объяснить Мэтту.
Осторожно, не спуская глаз с сестры, Абиньи примостился на краю стола. Филиппа осталась на месте, поодаль от обоих. Жиль набрал в грудь побольше воздуха и заговорил:
– Чтобы ты понял, как я поступил и зачем, придется начать с самого начала. Когда Филиппа была совсем еще малышкой, ее выдали замуж. Брак был законный, хотя, разумеется, так никогда и не вступил в силу. Ее муж вскоре после этого умер, и Филиппа унаследовала довольно большое имение в Линкольне. Перед тем как наш отец умер, он устроил ее в монастырь Святой Радегунды, где ей надлежало находиться до тех пор, пока она не решит выйти замуж или принять постриг. Аббатиса, разумеется, мечтала, чтобы Филиппа стала монахиней, поскольку тогда все ее имущество отошло бы монастырю.
Он поерзал на столе. Филиппа, очень бледная, не сводила с него взгляда.
– Твое неприкрытое внимание едва ли могло склонить ее к отказу от мирской жизни, и аббатиса, да сгноит Господь ее душу, решила отделаться от тебя: она полагала, что, если ты прекратишь свои ухаживания, Филиппа с горя решит податься в монашки и все ее мирское имущество достанется монастырю. Она подговорила своих кошмарных племянничков, братьев Оливеров, затеять беспорядки, а кузнецу заплатили, чтобы он передал тебе предупреждение – «держаться подальше». Похоже, предупреждение показалось тебе слишком туманным, потому что ты продолжал навещать Филиппу. Когда Оливеры приперли кузнеца к стенке, тот поклялся, что все тебе передал. Потом разразилась чума, и аббатиса смогла запереть Филиппу в монастыре под предлогом изоляции.
– Как бы то ни было, мне удалось узнать о действиях аббатисы – я подслушивал под дверями и болтал с монашками, которые рассказали мне, что настоятельница наседает на Филиппу и заставляет ее принять постриг.
Филиппа кивнула в знак согласия.
– Она сказала, что принять постриг – мой долг, ведь столько святых братьев и сестер умирает от чумы. Что некому даже служить заупокойные мессы и с моей стороны бессовестно отказываться от монашеской жизни, когда на кону стоят души стольких людей.
Абиньи некоторое время смотрел на нее, прежде чем продолжить.
– Я начал опасаться, что аббатиса может воспользоваться смертью к собственной выгоде и, например, убить Филиппу из-за ее имущества, а вину свалить на чуму. И я решил забрать сестру оттуда. Поэтому я послал тебе записку с тем нахальным студентом, а его кузина, сестра Имельда, согласилась передать записку Филиппе. Вы должны были встретиться в сарае, броситься друг к другу в объятия, пожениться и жить долго и счастливо. Но бедная сестра Клемент решила умереть именно в этом сарае, и ты, разумеется, – он поклонился Бартоломью, – заподозрил нечистую игру и отвел Филиппу в дом своей сестры.
