Ложь, ответная ложь и снова ложь, думал Бартоломью. А в итоге ни в чем не повинные люди лишились жизни.
– Они не думают о том, что нужно защищать оба университета, чтобы было два места для обучения новых клириков, когда мы оправимся от последствий чумы? – спросил он.
– Чума им только на руку. Чем больше клириков удастся приманить в университет, тем лучше. Они будут жить в пансионах, которые принадлежат Суинфорду, а их денежки рекой потекут в его сундуки. Епископ считает, что черная смерть унесет половину нашего духовенства, и стране отчаянно нужно выучить новых священников, если мы хотим сохранить наш общественный строй. Когда народ останется без священников, начнутся бунты и кровопролитие. Пансионы Суинфорда окажут Англии жизненно важную услугу.
По крайней мере, подумал Бартоломью, деньги Стэнмора были растрачены не впустую, если они помогут добиться хоть какой-то общественной устойчивости, когда чума прекратит свирепствовать.
– Как думаешь, зачем Колет ввязался в эту затею? – спросил Майкл. – Я всегда считал, что у него блестящая будущность как у врача – куда более блестящая, чем у тебя, поскольку его методы менее спорны, чем твои.
– Не знаю. Может быть, из-за чумы? Во-первых, добрая часть его состоятельных пациентов должна была умереть, таким образом, его доходы сокращались. Во-вторых, чума – недуг, невыгодный для врача: риск заражения огромен, а шансы на успех ничтожны. Мы обсуждали это ad nauseam
[27]
еще до того, как она разразилась, и он не хуже моего знал, что врачи, вероятно, станут изгоями: те, кому посчастливилось не заразиться, будут нас избегать, а кому не посчастливилось – презирать, поскольку мы не в силах их исцелить. Пиявки, которые он ставил от зубной боли и похмелья, не слишком действенное средство от черной смерти. Вероятно, он решил принять меры против превратностей судьбы, как Стивен.
Бартоломью смотрел в темноту и думал о Колете. Тот прекратил обходить пациентов, когда заболел Бартоломью и умер Роупер. Однако примерно в то же время скончался богатый торговец Пер Гольдем, который был самым состоятельным из его пациентов. Колет, должно быть, решил, что помогать Бартоломью в трущобах и возиться с чумными ямами – не для него. Как удачно отвертеться от постоянных просьб о помощи, если не разыграть безумие? В церкви Колет был в относительной безопасности от зачумленных, а его приспешники без труда могли с ним видеться. Его прогулки и походы за черникой были лишь прикрытием для того, чтобы отправиться по своим делам.
Бартоломью переполняло отвращение. Ведь Колет ему нравился. Хороший же вышел из Мэттью знаток человеческих душ – Филиппу, Стэнмора и Майкла он считал виновными, а Колета даже не заподозрил.
Больше говорить было не о чем, и собеседники погрузились в раздумья.
Время в темнице тянулось невыносимо медленно, но очень скоро они услышали, как крышку подпола снова открыли. Майкл ахнул – очевидно, бенедиктинец, как и Бартоломью, решил, что им конец. Раздался грохот – монах, попятившись, сбил сундук. Бартоломью устроился у двери. Засовы с мучительной неторопливостью были отодвинуты, и он ощутил, как на затылке у него выступил пот.
Дверь медленно распахнулась, и сквозь щель пролегла косая полоска ослепительного света.
– Отойди, – велел Колет. – У мастера Джослина при себе арбалет, и он не колеблясь всадит в тебя стрелу, если попробуешь выкинуть какую-нибудь глупость.
Бартоломью медленно попятился, щурясь от слепящего света. За дверью стоял Джослин с нацеленным в грудь Бартоломью арбалетом. Привратник из пансиона Радда тоже был там, с мечом наготове. Колет явно не хотел рисковать.
– Что тебе надо? – спросил Бартоломью с напускной храбростью, которой не ощущал.
– Экий ты неблагодарный, Мэтт, – сказал Колет, и Бартоломью подивился, что он никогда прежде не замечал в голосе друга этой неприятной гладкости. – Я принес тебе еды и вина. Я подумал, что ты, должно быть, успел проголодаться, а твой толстый приятель и вовсе никогда не бывает сыт.
Он кивнул, и привратник ногой втолкнул в комнату поднос. Там лежали сморщенные яблоки, хлеб и еще что-то, накрытое тряпицей. От толчка красное вино выплеснулось через край кувшина.
– Что ж, – сказал Колет, – вы, должно быть, успели побеседовать.
Бартоломью и Майкл ничего не ответили, и Колет продолжал злорадным голосом:
– Ну, теперь вы все понимаете? Что мы делаем и зачем?
И снова Бартоломью с Майклом промолчали, и самообладание слегка изменило Колету.
– Как? Вы ни о чем не спрашиваете? Неужели мы оказались настолько беспечны, что не осталось ни одной загадки, которую вам не удалось бы раскусить?
Майкл с невозмутимым видом уселся на сундуке, который он сшиб.
– Доктор Бартоломью утратил вкус к вопросам, когда ответы столь неприятны, – сказал он. – Но должен признаться, две вещи все еще ставят меня в тупик. Во-первых, каким образом вы убили Элфрита? Нам известно, что вы использовали яд. Но мы так и не поняли, как вы заставили его поверить, что убийцей был Уилсон.
– Я не желаю этого знать, – с отвращением сказал Бартоломью. – Вы убили хорошего человека, притом с помощью орудия столь низкого, как яд, и для меня этого более чем достаточно.
– О, неужели? – рассмеялся Колет. – Где же твое любопытство и любознательность? Никогда не подумал бы, что ты откажешься узнать что-то новое – и это после всех наших споров и совместных опытов.
– Тогда мы были другими людьми, – с неприкрытой неприязнью отрезал Бартоломью.
– Пожалуй, – согласился Колет. – Но брат Майкл задал мне вопрос, и я чувствую себя обязанным ответить на него. Элфрит слишком близко подобрался к правде. От монахов монастыря Святого Ботолфа я слышал, что по пятницам Элфрит исповедовал Уилсона. Поэтому я послал Элфриту небольшую бутылочку меда с запиской от имени мастера: я-де благодарю его за понимание и шлю этот мед, чтобы он мог отдохнуть душой после трудов в городе. Записку, разумеется, написал я, а мед был отравлен. Бутылку с остатками меда я забрал в ту же ночь, как он умер, чтобы ты ее не нашел.
Он рассеянно улыбнулся.
– Я ведь чуть не попался. Яд оказался более медленным, чем я рассчитывал. Элфрит был еще жив и корчился, когда я пришел за бутылкой. Вы, брат, попытались помочь ему вернуться в комнату, и я едва успел запереть дверь. Вы отвели Элфрита умирать куда-то в другое место, а я отделался легким испугом.
Бартоломью помнил, Майкл рассказывал ему, что дверь в комнату Элфрита оказалась заперта, и он предположил, будто соседи францисканца заперли ее из страха перед зачумленным. Оказывается, там прятался Колет с орудием убийства в руках.
– Значит, ты убиваешь исподтишка, – с горечью проговорил Бартоломью. – Так, я уверен, ты поступил и с сэром Джоном, потому что в честной борьбе ты бы ни за что его не победил.
– Верно, – признал Колет, – я и не думал пытаться. В ту ночь я был не один. Меня сопровождали мастер Яксли и мастер Барвелл.
