– Нет-нет, – покачал головой Стэнмор. – Эти люди называют себя общиной Святой Троицы, среди них есть и монахи, и священники. Уж, конечно, они не могут замышлять ничего дурного. Короче говоря, это некое сообщество благочестивых людей, обеспокоенных тем, что после мора город погряз в разврате и преступлениях.
Бартоломью в ответ лишь пожал плечами; слова зятя, казалось, не слишком убедили его.
– Многие горожане разделяют их беспокойство, – добавил Стэнмор. – И, насколько я понимаю, в общине собрались отнюдь не религиозные фанатики, подобные твоему отцу Уильяму. Ее члены хотят навести в городе порядок, и дай им бог исполнить это благое намерение.
Во взгляде Бартоломью по-прежнему светилось недоверие. Стэнмор в отчаянии воздел руки.
– Посмотри только, что творится вокруг! – приглушенно воскликнул он. – Даже в нашем маленьком городке жизнь полна опасностей. Кто-то неизвестно зачем убивает по ночам гулящих девок. А повозки с товарами не могут добраться к нам из Лондона в целости и сохранности.
– Но твои повозки были разграблены за много миль отсюда! – возразил Бартоломью. – Скорее в окрестностях Лондона, чем в окрестностях Кембриджа.
– Вовсе нет. Преступление было совершено в Сэффрон-Уолдене, в пятнадцати милях отсюда, – недовольно возразил Стэнмор. – И с тех пор прошло уже немало времени, – добавил он, потирая подбородок. – Я был уверен, что на ярмарке грабители попытаются продать похищенную ткань. Но хотя я приказал своим работникам осматривать все прилавки с тканью, нам не удалось обнаружить ни единого лоскутка.
– Как видно, грабители нашли применение для ткани, – предположил Бартоломью.
– Мэтт, речь идет о превосходной тончайшей шерсти, – важно заявил Стэнмор. – Всякий сброд не шьет себе штаны и куртки из такой материи.
– Значит, грабители оказались умнее, чем ты предполагал, – пожал плечами Бартоломью. – Они догадались, что ты будешь искать пропавший товар на ярмарке, и сбыли его с рук в другом месте.
– Возможно, – согласился Стэнмор. – Если это так, мне никогда не вернуть убытков. Я ведь отправил эту ткань в Лондон на покраску, поскольку цены, которые запрашивает де Белем, переходят границы разумного. Ты сам понимаешь, в какие я вошел расходы. Да, для нас, купцов, настали скверные времена. Работники отбились от рук, а платить им приходится все больше. Хороших красильщиков и ткачей днем с огнем не сыщешь, вот они и дерут с хозяев непомерно высокое жалованье. Да к тому же в любой день мы можем лишиться товара.
– Ну, эти трудности возникли не вчера, – заметил Бартоломью, пытаясь успокоить расстроенного купца. – Однако, насколько я помню, ты всегда успешно справлялся с ними, и торговля твоя приносила неплохой доход.
– Теперь все изменилось! – с горечью возразил Стэнмор. – Когда-то английские шерстяные материи не знали себе равных в мире. Но сейчас в стране почти не осталось хороших пастухов, способных правильно ухаживать за овцами, почти не осталось хороших ткачей, способных производить отменную материю, и…
– И почти не осталось хороших купцов, способных продавать ее втридорога, – со смехом завершил его тираду Бартоломью. – Довольно сетований, Освальд. Все не так плохо. Уж кто-кто, а ты никогда не пойдешь по миру!
– Да, говоря откровенно, эта ярмарка оказалась для меня удачной, – неуверенно улыбнувшись, признал Стэнмор.
Он отвернулся, привлеченный представлением акробатов из Испании. Трюкачи, наряженные в красные куртки и синие трико, выделывали всевозможные штуки – ходили колесом, перепрыгивали друг через друга, кувыркались. Оставив зятя наслаждаться увлекательным зрелищем, Бартоломью отошел прочь. Неподалеку от акробатов труппа бродячих актеров разыгрывала мистерию об Адаме и Еве; им тоже удалось собрать изрядную толпу зрителей. Желающих посмотреть на лицедеев, представлявших сцены времен чумного поветрия, нашлось куда меньше. Как видно, людей отпугивали тяжелые воспоминания, а также сопровождавшие представление призывы раскаяться и встать на путь истинный, чтобы не допустить возвращения черной смерти. Бартоломью вспомнил недавний рассказ зятя об общине Святой Троицы. Возможно, вот эти несколько человек, что с суровыми и скорбными лицами внимают актерам, и являются ее членами, подумал он.
К тому времени, как Бартоломью вновь встретился с Майклом и Кинриком, день уже клонился к закату, и прилавки постепенно пустели. Многие торговцы ночевали здесь же, на ярмарке, и сейчас готовили похлебку себе на ужин. Другие, оставив работников сторожить товар, отправлялись в Кембридж, чтобы весело провести вечерок в таверне или в борделе. Ярмарка началась лишь две недели назад, но весь хворост в близлежащих рощах уже был выбран, ибо по ночам здесь полыхало множество костров.
Бартоломью, Кинрик и Майкл присоединились к нескольким утомленным торговцам, что собирались идти в город кратчайшим путем. Посоветовавшись друг с другом, они решили, что могут ничего не опасаться в дороге, если их будет не менее двадцати. Многие торговцы несли с собой дневную выручку, дабы по прибытии в город спрятать ее в надежном месте. Ни для кого не было секретом, что под покровом темноты на дорогах совершается множество ограблений. Когда к собравшимся присоединились Стэнмор и его управляющий Хью – здоровенный детина, вооруженный арбалетом, – они отважились тронуться в путь. Кое-кто из них, несмотря на усталость, горланил непристойные кабацкие песни.
Стэнмор, шагая рядом с Бартоломью, всю дорогу рассуждал о том, сколь велик риск, которому они себя подвергают. Бартоломью предпочитал отмалчиваться и настороженно озирался по сторонам. Впрочем, мрачные предчувствия Стэнмора не оправдались, и до Майкл-хауза они добрались без приключений. Майкл незамедлительно направился на кухню в надежде раздобыть что-нибудь съестное, а Бартоломью поднялся в свою комнату и улегся в постель.
Утром его разбудил настойчивый стук в дверь.
– Доктор Бартоломью! – раздался голос Илайи, кривоногого смотрителя Майкл-хауза. – Спускайтесь скорее в сад, доктор Бартоломью! Там лежит какая-то женщина и, похоже, умирает.
III
Вслед за Илайей Бартоломью вышел во фруктовый сад, раскинувшийся за кухней. Издалека он увидел Агату – она опустилась на колени в высокой траве над распростертым на земле телом. Чуть поодаль стояли мастер Кенингэм, Майкл, Элкот, Кинрик и Пирс Хесселвел.
Подойдя поближе, Бартоломью различил кровавые пятна на простыне, которой Агата прикрыла умирающую, и догадался, что здесь произошло. Убита еще одна проститутка. Но на сей раз злоумышленник, против обыкновения, разделался со своей жертвой не в церковном дворе, а во дворе колледжа. Бартоломью опустился на колени рядом с Агатой, и та судорожно сжала его руку. Лицо ее, обычно цветущее румянцем, покрывала мертвенная бледность. Убедившись, что слова ее не достигнут чужих ушей, она едва слышно прошептала:
– Только мы с вами знаем, почему бедняжка это сделала, Мэттью. Кто бы мог подумать, что она решится на подобное.
Слова эти привели Бартоломью в недоумение. Но он не стал выяснять, о чем говорит Агата, и поспешил заняться умирающей женщиной. Когда он увидел, кто лежит под простыней, дыхание у него перехватило от ужаса. Не в силах произнести ни слова, он уставился на Агату. Она погладила его по руке и указала на лежавшую, словно побуждая его сделать все возможное для спасения Фрэнсис де Белем. На горле молодой женщины зияла страшная рана, которая, однако же, не смогла даровать ей быструю смерть. Бартоломью не представлял, как долго несчастная пролежала в саду, истекая кровью. Тело ее было холодным, но причиной тому могла быть не только потеря крови, но и предутренняя прохлада. Глаза Фрэнсис были закрыты, но она еще дышала, и при каждом вздохе на губах ее вздувались кровавые пузыри.
