– Что там? – воскликнул отец Катберт. – Это не Николас!
– Я говорил вам, он демон! – пробормотал Джонстан, истово крестясь. – Только демон способен изменять обличье после смерти.
– Это не та могила! По вашей милости мы все перепутали! – прошипел Майкл, злобно глядя на отца Катберта.
Отец Катберт был бледен как смерть, однако голос его звучал уверенно.
– Я ничего не перепутал, – возразил он. – Вне всякого сомнения, это могила Николаса из Йорка.
Майкл и Бартоломью растерянно переглянулись. Труп, чье лицо было скрыто козлиной маской, принадлежал молодой женщине. Глаза ее глубоко провалились в почерневшие глазницы, истончившиеся губы открывали превосходные ровные зубы. Глядя на покойную, Бартоломью внезапно ощутил приступ острой жалости. Глубокая рана на горле свидетельствовала о том, что несчастная оказалась жертвой жестокого убийства. Более того, после смерти над ней надругались, напялив ей на голову козлиную маску. Но почему она оказалась в могиле Николаса их Йорка? И где он сам? Бартоломью, набрав в легкие побольше воздуха, нагнулся над могилой, дабы удостовериться, что там не скрыто еще одно тело.
Жалость, гнев, испуг и отвращение, овладевшие душой доктора, лишали его сознание ясности. Он сделал над собой усилие и попытался рассуждать логически. Если женщина лежит в том самом гробу, в котором якобы был похоронен Николас, значит, она убита около месяца назад. Состояние тела подтверждало предположение Бартоломью. Именно так и должна выглядеть покойница, пролежавшая месяц в сухой и плотной земле. Дождь, наполнивший могилу водой, был первым за несколько недель. Бартоломью перевел взгляд на ноги женщины. Разглядеть крошечный кровавый круг на гниющей коже было невозможно, к тому же струи дождя в любом случае смыли бы следы крови. Огонек лампы тревожно замигал, и в следующее мгновение порыв ветра погасил его. Кинрик выругался по-валлийски и попытался зажечь лампу вновь. Однако дождь припустил сильнее, и промокший фитиль никак не желал гореть.
Пока Кинрик возился с лампой, Бартоломью понуро ждал, стоя по щиколотку в воде. Отвратительный запах становился все более невыносимым, и доктор с трудом удерживался от желания выбраться из могилы.
– Мы остались без света, – виноватым голосом сообщил Кинрик, нагнувшись над ямой. – Я ничего не могу поделать с проклятой лампой.
– Как мы поступим, отец Катберт? – спросил Бартоломью, повернувшись к священнику. – Осматривать эту женщину нам ни к чему. Я полагаю, нам следует предать ее земле и оставить с миром.
– Думаю, мы должны извлечь тело из могилы, – возразил отец Катберт. – В противном случае канцлер непременно потребует, чтобы мы сделали это следующей ночью. Необходимо опознать покойницу и выявить причины ее смерти.
– Увы, ее уже невозможно опознать, – вздохнул Бартоломью. – Тело слишком долго пролежало под землей. Что касается причины смерти, она очевидна. Несчастная умерла, потому что ей перерезали горло. Не надо быть особо сведущим в медицине, чтобы это определить.
– И все же придется ее вытащить, Мэтт, – заявил Майкл. – Отец Катберт прав – если сейчас мы оставим тело в могиле, на следующую ночь нам придется извлекать его по приказанию канцлера. А мне, честно говоря, изрядно надоела возня с покойниками.
Кинрик протянул Бартоломью резец.
– Проделайте в гробе дырку, – посоветовал он. – Большая часть воды вытечет, и нам будет легче его поднять.
Майкл бросил другу веревку, и Бартоломью принялся возиться в темноте, обвязывая ее вокруг гроба. Джонстан меж тем отправился под навес, чтобы зажечь там вторую лампу. Наконец, Бартоломью удалось надежно закрепить веревку. Майкл и Кинрик начали тянуть. Жидкая грязь громко хлюпнула и выпустила гроб; извергая потоки воды, он двинулся наверх. Бартоломью поддерживал и направлял, пока домовина не оказалась на краю могилы.
Руки у доктора так устали, что он был не в состоянии выбраться из могилы. Он беспомощно метался по дну, пока Майкл не схватил его за руку и не дернул с такой силой, что Бартоломью выскочил из ямы, точно пробка из бутылки. Кинрик накрыл гроб крышкой и резцом расширил дыру в днище, дабы выпустить оставшуюся воду. Джонстан наблюдал за действиями валлийца, стоя чуть поодаль.
– Проклятая маска нагнала на меня страху, – с содроганием признался он. – В том, что вместо Николаса мы обнаружили женщину, тоже хорошего мало. Но все же это не так жутко. А покойница в маске выглядела точно посланница преисподней.
С этими словами Джонстан осенил себя крестным знамением и отвернулся.
– Сейчас я отопру церковь, и мы поместим тело в подвал, подальше от посторонних глаз, – предложил отец Катберт; пережитое потрясение не лишило его практической сметки. – Что касается отвратительной маски, то до прихода канцлера я спрячу ее в одном из склепов. И у кого только поднялась рука совершить подобное кощунство – надеть такую мерзость на труп?
На этот вопрос будет нелегко найти ответ, подумал Бартоломью. Да и на другие, не менее важные вопросы: как зовут убитую и кто она такая? И куда исчезло тело Николаса? Возможно, он вовсе не умер, а скрывается где-нибудь? Бартоломью отчаянно хотелось протереть глаза, но он взглянул на свои грязные руки и счел за благо отказаться от этого намерения. Сегодняшнее предприятие, столь тягостное и мучительное, не принесло никакой пользы расследованию. Они с Майклом не разрешили ни единой загадки, зато столкнулись с множеством новых.
К тому времени, как они отнесли тело женщины в церковный подвал и засыпали могилу, небо заметно посветлело. Майкл, бледный от волнения и усталости, вместе с Джонстаном отправился к канцлеру докладывать о произошедшем. Отец Катберт вернулся в церковь, чтобы помолиться об упокоении души убитой. Бартоломью уныло оглядел свою мокрую и грязную одежду. С рассветом дождь немного утих, но небо по-прежнему закрывали тучи, и наступавший день обещал быть пасмурным и холодным.
Вернувшись в колледж, Бартоломью и Кинрик тщательно вымылись, вылив на себя несколько ведер воды. Затем доктор переоделся, сгреб в охапку все вещи, в которых залезал в могилу, и бросил в очаг для сожжения мусора, пылавший в каморке за кухней. У Бартоломью осталась единственная рубашка, и он очень надеялся, что грядущий день уже не угрожает ее чистоте и целости. Сегодня Агата должна постирать его одежду, с которой в последнее время он обращался без должной бережности. Дрожа после холодного умывания, они с Кинриком вошли в кухню, и валлиец поставил на огонь кастрюлю с остатками вчерашнего супа. Когда колокол возвестил начало утренней мессы, Бартоломью крепко спал у камина в кресле Агаты. Дородная прачка, войдя в кухню, лишь улыбнулась и не стала его будить.
Майкл вернулся после разговора с де Ветерсетом и сообщил, что намерен сегодня продолжить чтение летописи, составленной Николасом. Бартоломью посвятил утро занятиям со студентами и имел приятную возможность убедиться, что некоторые юнцы взялись, наконец, за ум. Впрочем, найти общий язык с братом Бонифацием доктору по-прежнему не удавалось. Судя по всему, молодой монах успел побеседовать со своим наставником – фанатичным отцом Уильямом, который лишь укрепил юношу в его желании искоренять вездесущую ересь. Перед началом лекции Бонифаций громогласно заявил, что будущим докторам не следует овладевать хирургическими навыками, ибо это противоречит Божьему промыслу. В результате между студентами вспыхнул жаркий спор. Балбек и Грей защищали точку зрения Бартоломью, Бонифаций и его товарищи неколебимо стояли на своем. Бартоломью не принял участия в дискуссии, ибо полагал, что доводы логики и здравого смысла бессильны против невежества и косности. Он лишь устало прислушивался к возбужденным голосам студентов.
