– Они вспыхнут.
– О, брат Бонифаций, я вижу, вы позволяете себе предсказывать грядущие события. Почему же докторам нельзя предсказывать, каков будет исход болезни?
– Предсказание не является ересью, когда речь идет об очевидном, – ледяным тоном изрек молодой францисканец. – Но лишь Богу ведомо, суждено человеку жить или умереть. Тот, кто дерзает предугадывать это, совершает великий грех.
– Однако существуют смертельные ранения и недуги, неизбежно сводящие больного в могилу. Все усилия докторов порой бесполезны, – с досадой произнес Бартоломью. – По-вашему, подобное утверждение тоже ересь?
– Я же сказал – когда речь идет об очевидном, ересь ни при чем! – злобно возвысил голос Бонифаций.
– Но то, что представляется очевидным вам, кому-то другому может показаться сомнительным, – усмехнулся Бартоломью. – Вы берете на себя смелость определять, что очевидно, а что нет. Не вижу большой разницы между вашим поведением и попытками докторов определить, насколько опасен недуг.
Бонифаций полоснул по лицу доктора гневным взглядом, однако не проронил ни слова. Бартоломью мог бы продолжить спор, разбив все аргументы противника в пух и прах, но не видел в этом надобности. Подозвав к себе Грея, он приказал продолжить чтение заданного раздела сочинения Галена, а по окончании приступить к чтению комментариев к книге. По залу пронесся горестный вздох: студенты поняли, что заниматься предстоит до самого вечера. Но испытательный диспут неумолимо приближался, и будущим медикам приходилось наверстывать время, потерянное в бесплодных спорах.
– Здорово ты разделался с самодовольным францисканцем, – заметил наблюдавший за ними Майкл. – Поставил его на место. У меня он тоже как кость в горле. Вечно мутит воду во время лекций по теологии. Я ничего не имею против живого обмена мнениями, но все утверждения этого малого продиктованы невежеством и ограниченностью.
– Если Бонифаций не будет мешать моим студентам заниматься, они достойно выдержат испытание, – нахмурившись, заметил Бартоломью. – За исключением бедняги Дейнмана, конечно. Впрочем, довольно говорить о невежественном францисканце. Меня пригласили в Гонвилл-холл на дискуссию о заразных заболеваниях. Насколько мне известно, два доктора прибыли из Парижа, чтобы принять в ней участие.
Врач улыбнулся, предвкушая интересную беседу, и направился в свою комнату за сумкой. Майкл ждал его на улице.
– Имей в виду, сегодня нам предстоит повидать сэра Ричарда Талейта, – окликнул он.
– Отца шерифа? – подал голос Бартоломью, высовываясь из окна. – Ты уверен, что стоит с ним беседовать? Вспомни, свидетелями чего мы стали вчера. Думаю, с участником подобного действа нам следует вести себя очень осторожно.
– До сей поры мы соблюдали изрядную осторожность, и в результате наше расследование зашло в тупик, – усмехнулся Майкл. – Пора изменить тактику. К тому же де Ветерсет считает, что настало время решительных действий.
– Канцлеру, конечно, легко говорить. Мы будем рисковать, а он – сидеть в комнате рядом со своим драгоценным сундуком, – пробурчал Бартоломью.
– Де Ветерсет настаивает, чтобы мы встретились с Талейтом-старшим немедленно, – с угрюмой усмешкой сообщил Майкл.
– Немедленно? – переспросил Бартоломью, выходя из комнаты с сумкой в руках. – А как же моя дискуссия?
– Надеюсь, разговор со стариком Талейтом не отнимет слишком много времени, – заявил Майкл. – Так что ты успеешь вдоволь наговориться со своими учеными коллегами.
– Ох, как мне надоело это проклятое расследование! – простонал Бартоломью. – Ладно, пошли. Только постарайся не слишком затягивать беседу.
Ричард Талейт-старший проживал в прекрасном особняке поблизости от церкви Гроба Господня. Дом, наполовину каменный, наполовину деревянный, отличался вместительностью и удобством. На отполированных до блеска полах лежали великолепные ковры, стены были сплошь завешаны роскошными гобеленами. Слуга провел Бартоломью и Майкла в заднюю часть дома, в просторную светлую комнату с окнами в сад.
Талейт не спешил выйти к гостям, и Бартоломью принялся нетерпеливо расхаживать по комнате взад-вперед. Даже Майкл счел, что Талейт мог бы быть полюбезнее, хотя для монаха минуты ожидания скрашивало стоявшее на столе блюдо со свежими булочками.
Наконец, Талейт вошел в комнату, виновато раскинув руки. Впрочем, судя по выражению его лица, он не испытывал ни малейшего раскаяния. Бартоломью отметил, что отец и сын Талейты чрезвычайно походят друг на друга – как тщедушным сложением, так и жидкими светлыми волосами.
– Это утро у меня выдалось на редкость хлопотливым, – сообщил Талейт-старший, усаживаясь и протягивая руку к блюду с булочками. В следующее мгновение он заметил, что благодаря Майклу оно уже опустело.
– А мы, напротив, довольно долго прохлаждались без дела, – укоризненно изрек монах.
Талейт пропустил его слова мимо ушей, положил подбородок на скрещенные пальцы и устремил на посетителей равнодушный взгляд.
– Чем могу служить, джентльмены?
– Скажите, давно ли вы стали членом общины Пришествия? – без обиняков вопросил Майкл.
Самоуверенная улыбка медленно сползла с лица Талейта.
– Я не понимаю, о чем вы говорите, – едва слышно пробормотал он.
– Ни к чему кривить душой, – отрезал Майкл. – Вас видели в церкви Всех Святых во время некой церемонии, которую никак нельзя считать богослужением. Вас и вашу супругу. Кстати, она оправилась после вчерашнего потрясения?
Бартоломью поморщился. Он понимал, что Майкл рассчитывает захватить собеседника врасплох и вынудить к откровенным признаниям. Однако же, по мнению доктора, расчет мог не оправдаться. Талейта-старшего, почетного горожанина и лорд-мэра, не так просто взять на испуг. Бартоломью решил, что пора вмешаться.
– Возможно, нам придется побеседовать и с мистрис Талейт, – произнес он самым любезным тоном.
– Это невозможно, – решительно воспротивился Талейт. – Моя супруга нездорова. У нее уже был доктор, он пустил ей кровь и посоветовал оставаться в постели. Она никак не может вас принять. И я тоже вынужден вас покинуть, джентльмены.
С этими словами Талейт сделал попытку выскользнуть из комнаты, однако Бартоломью преградил ему путь.
– Кто из членов общины Пришествия держит вас в таком страхе? – вполголоса осведомился он.
Талейт беспомощно уставился на доктора. По его взгляду Бартоломью видел, что тот пребывает в нерешительности.
– Вы можете освободиться от довлеющего над вами страха, – мягко заметил Бартоломью. – Если вы откровенно расскажете нам обо всем, возможно, мы сумеем помочь.
В глазах Талейта мелькнула искра надежды. Он глубоко вдохнул, словно собираясь с силами.
– Вы что, не видите – мой отец не желает с вами разговаривать! – раздался резкий голос за спиной Бартоломью.
