– Фрэнсис места себе не находила от беспокойства, – продолжал Бонифаций. – Я умолял ее рассказать, что случилось. Но она пообещала сообщить мне обо всем в уединенном месте, вдали от чужих ушей. И тогда я согласился встретиться с ней в саду колледжа, хотя это и было чистой воды безрассудством.
– А почему вы не ждали ее у ворот? – осведомился Майкл.
Бонифаций бросил на него горестный взгляд.
– Я боялся, что кто-нибудь меня заметит, – пробормотал он. – Поэтому я ждал Фрэнсис в самом укромном углу. Около пруда, притаившись под ивами.
Бартоломью по-прежнему хранил молчание. В Оксфорде он тоже частенько нарушал университетские правила и под покровом ночи встречался с какой-нибудь красоткой. Но воспоминания о далекой студенческой поре успели потускнеть в памяти, и сколь он ни старался, ему не удавалось оживить тогдашние чувства.
– Когда я узнал, что Фрэнсис истекала кровью в саду в то самое время, когда я прятался под ивами, я едва не лишился рассудка, – донесся до слуха доктора голос Бонифация. – Это я взял мышьяк из вашей сумки, мастер Бартоломью. Хотел покончить с собой. А потом вы прочли нам лекцию о дозировке ядов, и я понял, что украденного мышьяка мне не хватит. Вот, возвращаю его вам…
И он вручил доктору крошечный пакетик.
– Я никогда не ношу с собой дозу яда, способную отправить человека на тот свет, – заметил Бартоломью, – Именно из опасения кражи. Или случайной потери.
– Ваша предусмотрительность уберегла меня от нового тяжкого греха, доктор, – произнес Бонифаций, и на губах его мелькнуло слабое подобие улыбки. – Я запятнал свою душу лишь прелюбодеянием, но не самоубийством.
Бонифаций повернулся, собираясь уходить.
Бартоломью порылся в сумке и извлек оттуда небольшой сверток.
– Это сушеная ромашка, – сказал он, протягивая сверток Бонифацию. – Отличное снотворное. Смешайте ее с вином, выпейте и ложитесь. А утром мы обо всем поговорим.
Бонифаций недоверчиво взглянул на сверток, как видно, собираясь отказаться от снадобья. Однако в следующее мгновение он передумал и протянул за ним руку. Улыбка, осветившая его угрюмое лицо, неожиданно сделала его почти привлекательным. Майкл благословил молодого монаха, и тот вышел прочь. Выглянув из окна, Бартоломью удостоверился, что Бонифаций направился в свою комнату. Окно этой комнаты располагалось как раз напротив окна доктора, так что он видел, как Бонифаций приготовил себе напиток и улегся в постель.
– Хотел бы я знать, о чем ему собиралась рассказать Фрэнсис, – задумчиво протянул Майкл.
– Полагаю, секреты любовников не представляют для нас ни малейшего интереса, – отрезал Бартоломью.
– Откуда ты знаешь? – пожал плечами Майкл. – Э, да тебе что-то известно! – заявил он, буравя друга взглядом.
Бартоломью отрицательно покачал головой, однако обмануть Майкла было не так просто.
– Я думаю, она была в тягости! – заявил Майкл, в очередной раз удивляя Бартоломью своей проницательностью. – Парень, хоть и монах, сумел ее обрюхатить. Только она не успела ему сообщить. А тебя она наверняка просила помочь ей избавиться от ребенка.
– Майкл, с чего ты взял… – попытался возразить Бартоломью.
Майкл предупреждающе вскинул руку.
– Клянусь, я буду нем как могила, – заверил он. – А по неродившемуся ребенку втайне отслужу заупокойную мессу. – Он помолчал, размышляя. – Теперь понятно, зачем Фрэнсис явилась ночью в Майкл-хауз. Осталось только выяснить, кто ее убил. Скорее всего, кто-то из наших, правда?
– Возможно, убийца и в самом деле живет в Майкл-хаузе, – кивнул Бартоломью. – Но если Фрэнсис сумела беспрепятственно пройти в сад колледжа, это мог сделать и кто-нибудь другой. Например, Талейт. Тем более что он постоянно отлучается из дому по ночам, обходя город дозором. Или Николас – все считают его умершим, а он бегает весьма проворно. Или же Бакли, бесследно исчезнувший как раз в ту ночь, когда монах-взломщик встретил свою смерть в сундуке с университетскими документами. Кстати, убить Фрэнсис мог и сам Бонифаций. Не исключено, что он хотел избавиться от искушения плоти и вновь обрести душевное равновесие, покончив с возлюбленной.
– Ох, от этих предположений у меня голова идет кругом, – проворчал Майкл. – Как и бедняге Бонифацию, мне прежде всего надо хорошенько выспаться. А утром на свежую голову попытаемся разобраться, что к чему.
IX
На следующее утро, приступив к опросу студентов, Бартоломью выяснил, что они прочли лишь первый из заданных разделов книги, а ко второму даже не приступали. Он приказал им продолжать чтение и в обязательном порядке посетить лекцию по астрономии, которую собирался прочесть мастер Кенингэм. Во время испытательного диспута будущим докторам нередко задавали вопросы, связанные с этой наукой, и Бартоломью надеялся, что лекция поможет им освежить в памяти знания.
Бонифаций выглядел отдохнувшим и не таким угрюмым, как обычно. Он робко приблизился к Бартоломью. Он попросил освободить его от занятий, поскольку намерен провести весь день в церкви, предаваясь молитве. Доктор с готовностью дал разрешение, полагая, что в отсутствие Бонифация занятия пойдут более успешно. Сам же Бартоломью решил посетить лекцию Кенингэма вместе со студентами. Причина была не только в желании удостовериться, что юнцы выполнили его распоряжение. Мастер Кенингэм обладал чрезвычайно глубокими познаниями, к тому же был страстно увлечен своей наукой, и Мэттью слушал его с неизменным удовольствием.
Когда колокол оповестил, что настало время обеда, к Бартоломью подошел Кинрик. Согласно распоряжению канцлера, тела Фруассара и неизвестной женщины должны были сегодня предать земле. Кинрик сообщил, что церемония будет закрытой и гробы уже запечатаны, дабы скрыть покойных от любопытных глаз.
Трапеза проходила в молчании. Тишину нарушал лишь голос одного из студентов-теологов, читавшего вслух главу из Книги Притчей Соломоновых. Судя по всему, студент был не слишком сведущ в латыни. Бартоломью, как и другие преподаватели, недоуменно пожимал плечами: произношение чтеца лишало священные строки всякого смысла. Майкл сидел рядом с Бартоломью и ворчал себе под нос – по обыкновению, он был недоволен пищей. Он попробовал несвежего маринованного угря и с отвращением отодвинул тарелку. В самом деле, и рыба, и жидкая овсяная похлебка выглядели не слишком аппетитно; но Бартоломью был голоден и потому не привередничал. Еды, впрочем, оказалось так мало, что многие встали из-за стола, не утолив голода.
– Будь она неладна, эта чума, – пробурчал Майкл. – Те, кого пощадила черная смерть, теперь рискуют умереть от голода.
Разговор, начатый минувшей ночью, Бартоломью и Майкл решили продолжить в пустующем зале собраний. Зал заливали потоки солнца, и Майкл, лениво рассевшись на подоконнике, прикрыл глаза. Бартоломью мерил комнату шагами и пытался собраться с мыслями.
– Я уверен, что в преступлениях замешана Джанетта, – произнес он, наконец. – Возможно, именно она убила женщин.
