Я потянулся за кувшином, налил себе еще
стакан. Холодненькое, с пенкой… почему от кипячения пенка такая гадкая, а в
домашнем молоке она же — самая вкусная часть? Сделал большой глоток. Хватит,
надо Светке и Надюшке оставить. На всю деревню — немаленькую деревню, пятьдесят
домов, всего одна корова! Хорошо, хоть одна… И есть у меня сильное подозрение,
что великолепным надоям безродная буренка обязана Светлане. Зря гордится собой
«баба Саша» — сорокалетняя русская старуха, хозяйка коровы Райки, борова
Борьки, козла Мишки и мелкой, безымянной птичьей живности. Просто Светлана
хочет, чтобы дочка пила настоящее молоко. Вот и минуют корову все хвори. Да
баба Саша могла бы ее опилками кормить — ничего бы не изменилось!
Нет, все-таки настоящее молоко — это хорошо.
Пусть герои рекламы приезжают в деревню с пакетами молока и с задорным блеском
в глазах повторяют «настоящее!» Им положено. Им за это деньги платят. Да и
крестьянам, давно и прочно отученным держать хоть какую-то скотину, проще. Можно
продолжать ругать демократов и «городских», а не коров пасти.
Отставив пустой стакан я развалился в
повешенном между деревьями гамаке. Вот ведь буржуй, с точки зрения местных
жителей. Приехал на роскошной машине, жене заморских продуктов привез, весь день
в гамаке с книжкой провалялся… А тут, понимаешь, весь день народ бродит,
опохмелиться не на что…
— Здравствуйте, Антон Сергеевич, — будто мысли
мои прочитав, поздоровался через забор местный алкоголик Колян. И как он мое
имя-то запомнил? — Хорошо добрались?
— Здравствуй, Коля, — барски поприветствовал я
его, не делая даже попыток выбраться из гамака. Все равно не оценит. Не за тем
пришел. — Спасибо, все нормально.
— Помочь вам ничего не надо, по хозяйству или
как… — безнадежно спросил Коля. — Иду, дай думаю, спрошу…
Я закрыл глаза — сквозь веки кроваво светило
клонящееся к закату солнце.
Ничего я не могу поделать. Ничегошеньки.
Хватило бы вмешательства шестого-седьмого уровня, чтобы у бедолаги Коли пропала
тяга к алкоголю, прошел цирроз и появилось желание работать, а не водку пить и
жену поколачивать.
И я даже могу, вопреки всем Договорам, тихонько
провести это самое вмешательство. Легкое движение руки…
А что дальше? Нет в селе работы. И в городе
бывший механизатор Коля никому не нужен. И денег, чтобы начать «свое дело» у
Коли нет. Даже поросенка ему не купить.
И пойдет он снова искать самогон, перебиваться
случайными заработками и вымещать злость на такой же спивающейся, уставшей от
всего жене. Не человека надо лечить, а всю Землю.
Или, хотя бы, эту одну шестую часть земли. С
названьем гордым Русь.
— Антон Сергеевич, сил нет… — проникновенно
сказал Коля.
Кому нужен бывший алкоголик в умирающей
деревне, где колхоз развалился, а единственному фермеру три раза пускали
красного петуха, пока намеков не понял?
— Коля, — сказал я. — У тебя какая
специальность армейская? Танкист?
Есть же у нас какие-то наемники? Пусть уж
лучше на Кавказ отправится, чем загнется через год от суррогатов…
— Не служил я, — убитым голосом сказал Коля. —
Не взяли. Механизаторы тогда нужны были очень, мне всё отсрочку давали, а потом
возраст вышел… Антон Сергеич, если кому надо морду начистить — я и так смогу!
Не сомневайтесь! На ветошь порву!
— Коля, — попросил я. — Ты мне мотор в машине
не посмотришь? Что-то вроде стучал вчера…
— Посмотрю! — оживился Коля. — Да я…
— Держи ключи, — я бросил ему брелок. — А с
меня бутылка.
Коля расплылся в счастливой улыбке:
— Хотите, я вам еще машину помою? А то
дорогая, небось… по нашим-то дорогам…
— Спасибо, — сказал я. — Буду очень
благодарен.
— Только водки мне не надо, — вдруг сказал
Коля и я даже вздрогнул от неожиданности. Это что же, мир перевернулся? — Вкуса
в ней никакого нет… вот самогона пузырек…
— Договорились, — сказал я. Счастливый Колян
отворил калитку и двинулся к сараюшке, куда я загнал вчера машину.
А из дома — я не увидел, почувствовал, вышла
Светлана. Значит, Надюшка угомонилась и вкушает сладкий послеобеденный сон…
Света подошла, стала в голове, помедлила — потом положила прохладную ладонь мне
на лоб. Спросила:
— Плохо?
— Угу, — буркнул я. — Светка, я ничего не могу
сделать. Ничего. Как ты здесь держишься?
— Я в эту деревеньку с детства езжу, — сказала
Светлана. — Я дядю Колю еще нормальным помню. Молодой, веселый. На тракторе
меня, соплюху, катал. Трезвый. И песни пел. Представляешь?
— Раньше было лучше? — спросил я.
— Пили меньше, — кратко ответила Светлана. —
Антон, а почему ты его не реморализовал? Я же чувствовала — уже собираешься, по
Сумраку дрожь прошла. Тут никаких дозорных нет… кроме тебя.
— Надолго собаке хвост? — грубо ответил я. —
Извини… не с дяди Коли начинать надо.
— Не с дяди Коли, — согласилась Светлана. — Но
вмешательство в деятельность властных структур запрещено Договором. «Человекам
— человеческое, Иным — иное…»
Я промолчал. Да, запрещено. Ибо это самый
простой и верный способ направить человеческую массу к Добру или Злу. А значит
— нарушение равновесия. Бывали в истории короли и президенты, принадлежащие к
Иным. И кончалось это такими войнами…
— Ты тут закиснешь, Антон… — сказала Светлана,
гладя мне волосы. — Давай уедем в город.
— Надюшка же радуется, — возразил я. — Да и ты
хотела еще неделю пожить, верно?
— Ты же мучаешься… А то езжай сам? В городе
тебе веселее будет.
— Можно подумать, что ты меня хочешь
спровадить, — буркнул я. — Что у тебя тут любовник.
Светлана фыркнула:
— Хоть одну кандидатуру предложишь?
— Нет, — сказал я, поразмыслив. — Разве что
кто из дачников…
— У нас тут бабье царство, — отбилась
Светлана. — Либо одиночки, либо мужики вкалывают, а женщины детишек выгуливают…
Кстати, Антон. Тут одна странность случилась…
— Ну? — насторожился я. Уж если Светлана
говорит «странность»…
— Помнишь, вчера Анна Викторовна ко мне
заходила?
— Училка? — усмехнулся я. Анна Викторовна была
такой типичной «училкой», что ей только в «Ералаше» сниматься. — Она, вроде
как, к маме твоей заходила.
