— Пейте на здоровье, гости дорогие!
Все понятно. Тоже под воздействием амулета.
Все таки то, что Эдгар — Темный, накладывало отпечаток на его методы.
— Спасибо. Уведомляй нас о всех, кто сел в
Москве, но сходит по дороге, любезнейший, — принимая поднос, сказал Эдгар. —
Особенно о тех, кто сходит не на своей станции, а раньше.
— Будет исполнено, ваше благородие! — кивнул
начальник поезда.
Костя хихикнул. Я дождался, пока бедолага
вышел и спросил:
— А почему «ваше благородие»?
— Откуда я знаю? — пожал плечами Эдгар. —
Амулет настраивает людей на подчинение. А уж кого они при этом во мне видят:
строго ревизора, любимого дедушку, уважаемого артиста или генералиссимуса
Сталина — это их проблема. Этот, видать, Акунина начитался. Или старых фильмов
насмотрелся.
Костя снова фыркнул.
— Ничего веселого в этом нет, — разозлился
Эдгар. — И ничего ужасного — тоже. Максимально щадящий для людской психики
метод. Половина историй о том, как кто-то Якубовича в машине подвозил или
Горбачева без очереди пропустил — следствие таких вот внушений.
— Да я не о том смеюсь, — объяснил Костя. —
Представил вас в форме белогвардейского офицера… шеф. Внушаете уважение.
— Смейся, смейся… — наливая себе кофе, сказал
Эдгар. — Как там компас?
Я молча положил записку на стол. Сумеречный
образ завис в воздухе — круглая чаша компаса, лениво крутящаяся стрелка.
Налив себе чая, я сделал глоток. Чай был
вкусным. От души заварен, как и положено для «высокоблагородия».
— В поезде, паршивец… — вздохнул Эдгар. —
Господа, я не скрываю от вас альтернативы. Либо мы берем преступника, либо
поезд будет уничтожен. Вместе со всеми пассажирами.
— Каким образом? — деловито спросил Костя.
— Есть варианты. Взрыв газопровода рядом с
составом, случайный пуск боевой ракеты с истребителя… в крайнем случае — ракета
будет с ядерной боеголовкой.
— Эдгар! — мне очень хотелось поверить, что он
сгущает краски. — Здесь минимум полтысячи пассажиров!
— Чуть больше, — поправил Инквизитор.
— Этого нельзя делать!
— Нельзя упустить книгу. Нельзя допустить,
чтобы беспринципный Иной сотворил себе гвардию и принялся перекраивать мир на
свой вкус.
— Но мы же не знаем, чего он хочет!
— Мы знаем, что он не колеблясь убил
Инквизитора. Мы знаем, что он очень силен и преследует какую-то неизвестную нам
цель. Что он забыл в Средней Азии, Городецкий?
Я пожал плечами.
— Там есть ряд древних центров силы… —
пробормотал Эдгар. — Какое-то количество бесследно пропавших артефактов,
некоторое количество плохо контролируемых территорий… А что еще?
— Миллиард китайцев, — внезапно сказал Костя.
Темные уставились друг на друга.
— Да ты совсем с ума сошел… — неуверенно
произнес Эдгар.
— Миллиард с лишком, — насмешливо уточнил
Костя. — Что, если он собирается через Казахстан рвануть в Китай? Вот это будет
армия! Миллиард Иных! А еще есть Индия…
— Иди ты в пень, — отмахнулся Эдгар. — Даже
идиот на такое не решится. Откуда Силу будем брать, когда треть населения
превратится в Иных?
— А вдруг он — идиот? — не унимался Костя.
— Вот потому мы и пойдем на крайние меры, —
отрезал Эдгар.
Они говорили всерьез. Без малейших сомнений —
можно ли убивать этих зачарованных проводников, толстощеких командировочных,
ехавшую в плацкартах бедноту. Надо — значит, надо. Фермеры, уничтожающие
заболевший ящуром скот тоже переживают.
Пить чай как-то расхотелось. Я встал, вышел из
купе. Эдгар проводил меня понимающим, но ничуть не сочувственным взглядом.
Вагон уже затихал, готовился ко сну. Некоторые
двери в купе еще были открыты, кто-то маялся в тамбуре, ожидая пока освободится
туалет, откуда-то доносилось зваканье стаканов, но большинство пассажиров было
слишком утомлено Москвой.
Я вяло подумал, что по всем канонам мелодрамы
по коридору сейчас должны носиться ангелоподобные детишки с невинными личиками.
Чтобы я полностью проникся чудовищностью предложенного Эдгаром плана…
Детишек не было. Вместо них из одного купе
высунулся толстый мужик в линялом трико и обвисшей майке. Красная, распаренная
морда уже оплыла от принятого спиртного. Мужик вяло посмотрел сквозь меня,
икнул — и спрятался обратно.
Руки сами полезли за плеером. Я воткнул
пуговки динамиков в уши, вставил наугад диск и прижался к стеклу. Ничего не
вижу, ничего не слышу. И уж ясное дело — ничего не скажу.
Раздалась негромкая лиричная мелодия и тонкий
голос запел:
Ты не успеешь ринуться в кусты,
На свете нет прекрасней красоты
Чем абстиненция морфинного генеза…
Да это же Лас, мой знакомец из «Ассоли». Тот
диск, что он дал в подарок. Усмехнувшись, я сделал звук погромче. Вот это то,
что мне сейчас нужно…
В астрал вернутся, детские черты.
Из нашей крови выплавят железо,
На свете нет прекрасней красоты
Чем абстиненция морфинного генеза…
Тьфу ты, пропасть… Вот ведь панк из панков.
Это даже не Шнур с его развеселыми матюками… Чья-то рука похлопала меня по
плечу.
— Эдгар, каждый расслабляется по-своему, —
пробормотал я.
Меня легонько пихнули под ребра.
Я обернулся.
И остолбенел.
Передо мной стоял Лас. И довольно лыбился,
приплясывая в такт музыке — все-таки, я сделал звук слишком громким.
— Приятна, е-мое! — с энтузиазмом воскликнул
он, едва я стянул наушники. — Вот так идешь по вагону, никого не трогаешь, а
тут твои песни слушают! Ты что здесь делаешь-то, Антон?
— Еду… — только и смог я выдавить, выключая
плеер.
— Правда? — восхитился Лас. — Никогда бы не
подумал! А куда едешь?
— В Алма-Ату.
— Надо говорить «в Алматы»! — наставительно
сказал Лас. — Хорошо, продолжаем разговор. Чего не на самолете?
— А ты чего? — я наконец-то сообразил, что
происходящее напоминает мой допрос.
