— Что ж, Тан, вот первая встреча с жестокой знатью, которая не понимает, что нами движет. Общение не из самых приятных, если судить по выражению твоего лица. Где справедливые и благожелательные правители, о которых рассказывается в книгах, где добродетели, восхваляемые нашими учителями?
Так как опечаленный мандарин Тан не ответил ни слова, министр продолжил:
— Ничего! Не давай, братец, грубой правде победить тебя. Осознав разницу между жизнью и конфуцианским идеалом, разве ты хотя бы на шажок не станешь ближе к мудрости?
— Как примирить все это?
— Ах, когда тебе удастся примирить все противоречия, у тебя будет больше белых волос на голове, чем рыб в море!
— Неужели принц Буи всегда был таким? — спросил Динь.
Мандарин Кьен обратился к нему:
— Безжалостный и капризный старик, которого мы видим сегодня, — не самый приятный образ, согласен. Но в юности это был человек справедливый и просвещенный. Нынешние невыразительные черты мешают разглядеть прежнее, полное энергии лицо, волевую челюсть, стать воина. Это был человек, за которого я бы отдал жизнь.
Ученый Динь понял, что министр, уставившись взглядом в пустоту, представил образ былого великого человека, которым он восхищался.
— Но после смерти принца Хунга, его сына, характер отца сильно изменился: он замкнулся в себе, перестал думать о нововведениях, которых желал раньше, перестал практически управлять страной, и даже его элегантный некогда дворец пришел в упадок. Прежняя власть испарилась, и он существует теперь только для того, чтобы выносить все более жестокие приговоры, потому, наверно, что он все время бессознательно карает убийцу своего сына. И какое ему дело, что дамбы вот-вот рухнут? Тысячи мертвых не уравновесят потери любимого дитя.
Помолчав, принц Кьен прочистил горло.
— Ладно, может быть, поговорим о предстоящей казни господина Дэй?
— Может, она не состоится! — воскликнул мандарин Тан.
— О чем ты? — спросил удивленный министр.
— Вспомни, что Сэн находится на пути к Тханглонгу, чтобы попытаться спасти голову дяди. Если он, хромец, пустился в путь, значит, у него есть надежда на успех.
Заинтригованный мандарин захотел узнать об этом побольше.
— Ты в курсе, что он нам приготовил? Какие у него могут быть убедительные доводы?
Ученый Динь и мандарин Тан одновременно пожали плечами.
— У него есть великий секрет, которым он может воспользоваться как обменной монетой.
— Кажется, ты провел в его обществе целый вечер, Тан. Тогда Сэн тебе не открыл тайну?
— Он очень испугался грозы, и мы были вынуждены укрыться в его пещере.
Министр состроил недовольную гримасу.
— В любом случае, он должен сотворить чудо, иначе мои сыщики схватят его, как только он вступит в столицу. И тогда уже у меня как у помощника принца Буи не будет иного выбора, кроме как отсечь ему голову, как и всем членам его рода.
Он развернул лист бумаги, на котором был написан длинный список имен.
— Кстати, видите этот список? Это имена всех членов семьи Дэй, которые будут обезглавлены через десять дней. Самому Дэй как главе крестьянского восстания вынес приговор сам Император. Но я могу немного поторговаться с властью: если бы господин выдал нам имена главных зачинщиков из крестьян, мы могли бы помиловать его родственников.
— Выдать друзей или погубить своих близких — ничего себе выбор, — сказал Динь.
— Иногда узы крови оказываются сильнее, — ответил мандарин Кьен. Выбор между блужданием в вечности подобно призраку и почитанием потомками в качестве предка-мученика — этот выбор не так труден, как полагают.
Паланкин, влекомый четырьмя крепкими мужчинами, двигался довольно ровно, но иногда кто-нибудь из носильщиков проваливался по самые икры в глубокую лужу, и тогда он опасно накренялся, а его тяжесть еще больше вдавливала несчастного в грязь. Стараясь помочь товарищу вылезти из трясины, засасывавшей его ноги, носильщики дергались, раскачивая паланкин из стороны в сторону. Находящимся внутри мандаринам, закрытым от глаз посторонних бархатными занавесками, приходилось несладко.
— Если так будет продолжаться, — сказал мандарин Тан, — мой желудок вывернется наизнанку. Ты уверен, что для визита к господину Дэй нужно было брать паланкин?
— А ты предпочел бы идти пешком и дать ему повод для насмешек над нами? — строго возразил мандарин Кьен, одетый в расшитое яростными грифонами одеяние тунику. — В такой дождь пришлось бы заворачивать ноги в листья латании, а иначе мы бы выглядели как грязные пугала.
Как глупо было соглашаться сопровождать министра Кьена, решившего нанести визит господину Дэй! — решил про себя мандарин Тан, слегка поворачивая голову из стороны в сторону. Он уже представлял себя несущимся навстречу ветру на жеребце из императорских конюшен, и каково же было его разочарование, когда, выходя из дворца, он увидел носильщиков паланкина, мокнущих под дождем.
— Мне тесно в этом закрытом паланкине, — сказал он. — Воздуха мало, колени прижаты к подбородку, а локти к бокам. Неужели мандарины должны быть не только миниатюрными, но и гибкими?
Мандарин Кьен сидел неподвижно, с бледным лицом, скрытым кистями головного убора.
— Все зависит от того, как посмотреть. Перестань волноваться, и все будет хорошо.
Паланкин внезапно дернулся, и шелковые кисти лихорадочно заколыхались в воздухе.
— Если тебя не обеспокоит, я предпочел бы отдернуть занавески.
Мандарин Тан, уже совсем зеленый, схватился за тяжелую парчу и отдернул ее. Когда в паланкин ворвался свежий воздух, он стал жадно дышать, как умирающая рыба. Его друг смотрел на него с жалостью.
— Если бы мне пришлось придумывать казнь для тебя, то думаю, лучше всего было бы поместить тебя в небольшой бассейн, полный воды, оставив между крышкой и водой крошечное расстояние, так чтобы нельзя было ни лежать на воде, ни плыть.
— Твоя должность Исполнителя Справедливости порождает весьма странные, темные желания. Нужно быть довольно жестоким, чтобы придумывать наказания.
И только завидев неподвижную линию гор на горизонте, мандарин Тан успокоился и стал созерцать опустошения, причиненные непрерывными дождями, шедшими все последние дни: особняк Дэй находился недалеко от города, но потребовалось бесконечное время, чтобы преодолеть это расстояние, потому что дороги были разбиты и превратились в настоящее болото, в котором ничего не стоило увязнуть. Доски, положенные в особенно тонких местах, помогали преодолеть коварную и топкую лужу, на дне которой виднелось множество башмаков.
В конце дороги уже виднелся дом господина, возвышавшийся на равнине подобно гигантскому зубу. Неподалеку массивные старинные запруды принимали в себя воду с небес, спасая пока эту часть местности от наводнения.
