— Лим! Чертовка, я тебя убью, — вопил он, хрипя, как умирающий, и ударил ее головой.
Она ответила, укусив его в ухо, и с дикой жадностью принялась сосать кровь. Вонзив зубы в его шею, она попыталась лишить его жизни. Он, проклиная себя за то, что попал в ловушку, сопротивлялся немилосердно, стараясь скинуть с себя эту фурию. Но она схватила его за волосы и, приподняв голову, наклонилась и страстно поцеловала его в губы, бесстыдно и бесцеремонно раздвинув их ненасытным языком.
Он усмехнулся ее страсти и, повернувшись на бок, ухитрился освободиться наконец, схватив ее за талию. Но демон продолжал бороться, колотя его по животу коленями и кулаками. Всади-Нож отвернулся, чтобы избежать нового нападения, но она уже схватила за полу его куртку, разорвала и бросила ее в угол. Потом, выставив когти, она стала раздирать ими его спину, как разъяренная тигрица.
— Ты об этом пожалеешь, моя красавица! — прошипел он сквозь зубы, схватив ее за волосы.
Держа ее одной рукой на некотором расстоянии от себя, другой он безжалостно разорвал тунику, одним движением обнажив ее тело. Лим с удивлением оглядела свое голое тело и ударила ногой по коленке Всади-Ножа. Он согнулся и увидел, что она в отместку рвет в клочья его штаны — и вот он остался обнаженным, как и она. Теперь они стояли друг против друга, грудь к груди, озаряемые светом молний. Лим выгнула тело, готовясь сопротивляться атакам Всади-Ножа, напряглась, и он увидел ее ожившую татуировку, которая, извиваясь, бежала с плеч и смыкалась между ее вздернутых грудей. Внезапно он ощутил запах женщины и почувствовал, как теплая волна поднимается из живота, готовая затопить его. Он покачнулся, а она воспользовалась этим моментом и прильнула жадным ртом к его плечу.
— Пусть демоны разорвут тебя и съедят на обед! — выдохнул он ей в ухо, пока она сосала из него кровь.
Он без всякой нежности сжимал ее бедра своими узловатыми руками, прижимаясь к потному телу, одновременно твердому и уступчивому. На мгновение Лим перестала царапать его торс, опустила голову и стала покрывать нежданно нежными поцелуями каторжный крест, вырезанный на теле ее любовника. Всади-Нож увидел в этом проявление слабости и попытался опрокинуть ее на спину… Волна опасно вздымалась, и если он запоздает, она исчезнет, унося его в темные глубины, где он утонет в полном одиночестве. В его распоряжении было только мгновение, и прежде чем умереть маленькой смертью, надо пригвоздить ее к полу и показать наконец, что он — главный. Но Лим ускользнула от него и, улучив момент, опрокинула его — теперь она победно и безжалостно восседала на нем. Зажатый между ее бедер, мужчина почувствовал, как его глубинный кинжал вздымается к дикарке, а потом все хлынуло в пропасть, которой нет названия.
И вот в прерывистом свете молний, сквозь раскаты грома, под разверзнувшимися небесами, разнесся животный вой — крик мужчины и переливчатый стон женщины, выражавший одновременно страдание и удовольствие.
Безлюдная дорога вилась меж затопленных полей, из которых поднимались погубленные ростки. Огни на горе наводили на мысли о каком-то тайном монастыре, где бонзы, собравшись вокруг костра, читали священные тексты. Река казалась теперь черной змеей, ускользающей в тростнике позади него. Маленький сампановый городок исчез за холмом. Завтра на рассвете Горькая Луна вместе с Ивой тоже отправятся в столицу.
Мандарин Тан бросил поводья, спрятав официальный головной убор в кожаный мешок, перекинутый через плечо. В час, когда изнуренные люди отдыхали, чтобы завтра встретить такой же дождливый день, как и сегодня, он резвым аллюром несся сквозь все усиливающийся дождь. Проезжая молчаливые деревни, он мчался мимо птичников и скотных дворов, где задремавшие животные слышали, как дрожит земля под ногами его быстрого коня. Часто на перекрестках дорог он замечал маленькие деревянные пагоды, воздвигнутые в честь какого-то местного божества или священного животного — змеи или обезьяны. Когда он чуть не задел стену саманного домика с крышей из баньяновых листьев, он вспомнил о своей родной деревне, такой далекой — где-то на юге страны, — которую он не видел со времен своего вступления в должность в Провинции Высокого Света. Почтительный сын, он с нежностью подумал о старой матери. Она многим пожертвовала, чтобы он смог стать имперским чиновником. Когда-нибудь, пообещал он себе, он вернется почтить ее старость вместе с супругой, совершенной со всех точек зрения, и, может быть, с сыном, похожим на отца как две капли воды.
Образ Ивы потряс его сердце, и он чувствовал себя завороженным ее невыразимо прекрасными чертами: с помощью какой магии женщина приобретает лицо богини? Несчастная же Горькая Луна была напрочь лишена прелести, и она могла бы пленить кого-то только с помощью своего высокого положения. Жестокая судьба этой девушки печалила его, и он был очень рад, что Ива вместо него будет сопровождать ее в столицу. Между женщинами разговор завяжется гораздо легче, и, может быть, Иве удастся пролить бальзам на ее Душу.
Мандарин рассчитывал на спасительное появление своего друга Сэна, который наверняка привезет какой-нибудь документ или что-нибудь, что поможет спасти род Дэй от погибели. Какая странная история! — подумал он. Все ее участники оказались старыми друзьями. По дороге в столицу он случайно встретил Сэна, ставшего отшельником, который снова вернулся к жизни, чтобы спасти своего дядю господина Дэй. В городе он встретил принца Буи, отца своего друга принца Хунга, в помощниках у которого состоял мандарин Кьен. А Кьен из-за своих амбиций и высокомерия сломал жизнь Горькой Луны, чья семья скоро будет истреблена. Кьен подстроил встречу Горькой Луны и принца Хунга, решив порадовать влюбленного в нее друга? Была ли эта встреча, повлекшая бесчестие молодой девушки, связана со смертью принца? То, что происходило сейчас, было связано с событиями прошлого, он это смутно чувствовал, но не мог точно определить эту связь.
Ветер растрепал его прическу, мокрые волосы свободно рассыпались по плечам… Прижавшись лицом к шее лошади, чтобы уменьшить сопротивление воздуха, мандарин наслаждался быстрой ездой. Он начинал побаиваться, что скоро паланкины станут единственным средством передвижения, разрешенным правителям. Ему нравился теплый дождик, секущий лоб, он придавал ему силы в эту ночь одиночества, которой он наслаждался, как драгоценным даром.
Его лошадь шла ритмично и спокойно, что способствовало размышлениям. Прижавшись к лошади, он чувствовал движения ее могучих мышц и представлял себе, что мчится на мифическом животном, изрыгающем огонь, а черная волшебная попона делает их обоих невидимыми в ночи. Каждый раз, когда они перескакивали через лужу, ему казалось, что он несется над океаном, что он — легендарный герой на сказочном жеребце. Сохраняя такой темп, они скоро достигнут столицы и въедут туда тайно, в середине ночи. Многое должно скоро произойти в этом городе: казнь семьи Дэй через пять дней, наказание мадам Пион через три дня, не говоря уже о том, что нужно отыскать убийцу, действующего где-то рядом. Совершено уже два необъяснимых преступления, двое убитых не связаны ничем, кроме способа убийства — обе жертвы зарезаны ножом. Возможно, убийца еще не закрыл список своих мрачных дел. Решение этой загадки, по убеждению мандарина, кроется в способе убийства. Он таит какой-то символ, какой-то темный смысл — но какой? Улик очень мало, разве можно делать какие-то выводы? Циник сказал бы, что необходимо третье убийство, чтобы все прояснилось.
