Мандарин напряг живот, сжимая квадратные мускулы, и глубоко вздохнул. Влажный воздух восстановил его силы. Он созерцал дождь, лившийся серебряными нитями, которые исчезали при соприкосновении с деревьями и крышами. Похолодало, поэтому слуги зажгли медную жаровню, которая распространяла вокруг удушающий жар. Завитки голубоватого дыма расползались по комнате.
Мандарин Тан лег на пол, вниз лицом, и распростер руки крестом. Отжавшись на кончиках пальцев ног и кулаках, он прикоснулся подбородком к полу, потом оттолкнулся снова. Он сделал это упражнение сотню раз, потом убрал левую руку и стал отжиматься с помощью только трех точек опоры. Мускулы спины стали блестящими от пота. Наморщив лоб, он повторил упражнение.
Может, он слишком поспешно заподозрил госпожу Лим — только из-за охотничьих ножей и еще потому, что он был в плену предубеждений насчет туземцев, это ему убедительно доказал ученый Динь. Может, убийца просто хотел скомпрометировать молодую женщину? Но почему? Ведь эта женщина, неожиданно попавшая в ветшающий дворец, была олицетворением жестокости вьетнамцев по отношению к горным племенам. Вспомнил ли он, что произошло на той охоте, когда она была безжалостно поймана?
Капли пота стекали прямо в глаза. Тан вернулся в прошлое. Он в который уже раз думал о той странной вечерней охоте, когда он слышал крики, когда текла кровь: забрызганные кровью стены, окровавленное лицо принца Хунга, тонкая ниточка крови, ползущая по шее студента Кьена, и человек с прозрачной кожей. Но сколько бы он ни мучил свою память, смысл этой сцены продолжал ускользать от него. Он чувствовал, и это приводило его в смятение, что все происходящее тесно связано с той охотничьей вылазкой. Иначе по какому странному стечению обстоятельств в это дело сейчас вовлечены все, кто принимал участие в охоте — за исключением покойного принца Хунга? Все они здесь: отшельник Сэн, спешащий на больных ногах в столицу, принц Буи, игравший главную роль тогда, Кьен, ставший мандарином, госпожа Лим — жертва и, несомненно, слуги. Это не могло быть простым совпадением, но он не мог найти ключ к разгадке. Во время той охоты произошло нечто ужасное, и госпожа Лим хотела, вероятно, отомстить за то, что с ней сделали?
Мандарин Тан почувствовал судорогу в плечах, вызванную упражнениями, и поэтому без особого внутреннего сопротивления прекратил их, услышав настойчивый стук в дверь. Он поспешно накинул одеяние и пригладил волосы. Он не мог скрыть удивления, увидев вошедшего — Главного воспитателя Сю, лицо которого выражало печаль, а тело раздулось. Теперь он мог уже конкурировать в толщине с самим доктором Кабаном.
— Прошу меня извинить, господин, — сказал вошедший со слезами в голосе, — но я в отчаянии!
Сжалившись над несчастным, мандарин Тан предложил ему сесть.
— Что случилось, Главный воспитатель Сю? — спросил он с крайним удивлением.
— Господин, вы знаете, что несколько дней назад я сообщил о краже моих Драгоценных ученому Диню, надеясь снова обрести их. Но ничего не происходит, и моя жизнь превратилась в ад!
— Действительно, ученый Динь по вашей просьбе принял участие в розысках, но он не мог целиком посвятить себя вашему делу, поскольку мы с ним заняты расследованием убийств.
Евнух поднял на него заплаканные глаза, готовые вылезти из распухших орбит.
— Я сомневаюсь, что кто-нибудь занимался моей бедой! Вы не можете даже представить, какое это несчастье — потеря Золотых Шаров!
— Напротив! Предполагаю, что, лишившись Шаров, человек чувствует себя во всех смыслах униженным.
— Гораздо хуже, господин! Страдание женщины в родах — ерунда по сравнению с тем, что терплю сейчас я! Лишив меня моих Драгоценных, меня будто выпотрошили, содрали кожу, опустошили! За несколько дней я подурнел до ужаса: мой друг Медвежья Лапа отвернулся от меня, а ученики за моей спиной издеваются надо мной. Я слышал, как они шептались: шарики-нолики! Это невыносимо.
Главный воспитатель Сю положил руку на живот и попытался сделать его плоским. Но жировая складка, исчезнув в одном месте, возникала в другом. Если он пытался сжать ее слева, она переползала вправо, но не исчезала. Горестно опустив уголки губ, евнух продолжил:
— Если я не отыщу моих Драгоценных, я навеки буду заперт в этом дворце, я, который мечтал начать новую жизнь у другого принца, на юге, где дождь не идет дни напролет.
— Но что же вам мешает? — спросил мандарин Тан, рассматривая поросшие плесенью стены, полосатые от влаги.
— Вы не понимаете? Всякий евнух, желающий жить у вельможи, должен предъявить свои Золотые Шары. Они — гарантия того, что он правильно выхолощен и что он не принесет беду в женскую часть дома.
— Гость громко шмыгнул носом и вытер рукавом большую слезу, текущую по жирной щеке.
— Помогите мне отыскать их, господин, — умолял он, воздевая руки в просительном жесте. — Только вы можете их отыскать: я слышал, что говорят о вашей проницательности, и знаю, что вам это удастся. Не оставляйте меня гнить здесь, воспитывая маленьких бездельников, которые так неловки, что скорее можно выучить безрукого и безногого старца, чем их! Лучше бы этих несчастных малышей оставили дома, где они научились бы пахать на буйволах, чем кастрировать и пытаться сделать из этих бездарей хороших слуг!
Мандарин уже почти согласился, но вдруг Главный воспитатель захрипел, хватая воздух жадно открытым ртом. Прижав руки к груди, он бросал вокруг безумные взгляды.
— Сердце! — закричал он придушенным голосом. — Оно сейчас разорвется!
Мандарин кинулся к нему, но евнух уже упал со стула. Упираясь локтями в пол, он пополз к жаровне и вытащил из нее еще красный уголь. Завернув его в отворот своего одеяния, он прижал уголек к туловищу. Мандарин Тан думал, что его гость сейчас отправится к праотцам. Как же он был поражен, увидев, что к тому вдруг вернулся нормальный цвет лица и, все еще прижимая уголь к сердцу, евнух с облегчением глубоко вздохнул.
— Нет, еще не время, господин! — пробормотал он мандарину, присевшему возле него на корточки. — Жар исцеляет такого рода приступы.
Мандарин встал. Он только что понял часть загадки. Госпожа Лим не могла быть убийцей. Все начинало казаться более понятным.
Вооружившись свитком, на котором господин Головастик начертал доклад, сделанный утром, доктор Кабан стал ожесточенно уничтожать тараканов, осаждавших его номер в гостинице «Шелковые ночи». Точными движениями, порожденными ненавистью, он наносил смертельные удары — об этом свидетельствовали маленькие трупики, прилипшие к бумаге. Но ему еще предстояло немало потрудиться, так как хотя на столе и остались лежать не меньше трех десятков тараканов, застигнутых между чайником и чернильницей, целые полчища их собратьев ринулись со стола по направлению к постели. Врач бросился преследовать их, давя сапогами, сшитыми по последней китайской моде, но вдруг поскользнулся и упал на ворох белья. С криком ярости доктор Кабан бросился на кровать и стал вертеться на ней, давя собственным телом надоедливых насекомых. Тут началось повальное бегство, и враг исчез: одни спрятались в шкаф, другие убежали под дверь. Удовлетворенный победой, врач бросил на пол бумагу, заляпанную останками врагов, и стал искать глазами, чего бы перекусить. Вид пятен крови, уже подсохших, заставил его проглотить слюну, а желудок громко заурчал. Доктор решил выйти, чтобы подкрепиться, но тут в дверь постучали.
