— Мандарин Тан! Ради всего святого, откройте!
Плохо понимая, где он находится, судья пошарил в темноте блуждающим взглядом. Он лежал на кровати в запыленной одежде, вдали от колдовских огней, завладевших его воображением. Мало-помалу он вспомнил свое давешнее недомогание и удивился, что проспал до столь позднего часа. Крики с той стороны двери становились все настойчивее. Он встал, зажег масляную лампу и, пошатываясь, пошел навстречу нежданным посетителям.
— Минь и Сюань?! Что у вас стряслось? Почему вы будите меня среди ночи? — спросил он недовольным тоном.
Вне всякого сомнения, парить среди пылающих небесных тел куда приятнее, чем созерцать перепуганные физиономии носильщиков паланкина! Минь, обычно такой спокойный, совершенно осунулся и смотрел на него безумными глазами. Сюань же невольно приплясывал на месте, дрожа всем своим костлявым телом и стуча зубами. Что им надо от него в этот неурочный час?
— Господин! — взмолился Минь, которого еще слушался язык. — Взгляните на нас!
И одним движением, словно сговорившись, оба носильщика скинули рубахи, выставляя напоказ свои раны. Вытянув вперед руку, Сюань закрыл глаза, думая об омерзительных отметинах, поднимавшихся до самого локтя. А вдруг гниль уже перекинулась дальше, на плечо? Еще немного, и рука того и гляди отвалится совсем, как крылышко разварившейся курицы. Как тогда ему обнимать женщин? С одной рукой ему будет не обхватить ни одну из своих объемистых подружек. Хотя какие уж тут подружки, без одной-то руки — а может, и без обеих, — он ведь и паланкин тогда носить не сможет. Тут всё просто до боли: нет паланкина — нет бравого вида, а значит, нет и подружек. И при мысли об ожидавших его одиночестве и полной заброшенности он судорожно всхлипнул.
Тем временем его приятель Минь выпятил вперед мускулистый живот, не глядя на него, ибо он и так чувствовал, как плоть его трещит в зубах людоедки-гнили. Грудные мышцы, твердые, как татарский щит, уже истерзаны в хлам; на очереди его знаменитые бицепсы, делавшие из него бога среди носильщиков. Когда эта мерзость сделает свое дело, от него останется лишь горка костей — вроде его друга Сюаня. А с такой жалкой фигурой разве сможет он удовлетворить ненасытную красавицу Глицинию? В досаде он до крови прикусил губу, чтобы не выругаться в присутствии судьи.
— Я весьма польщен, что вы позволили мне насладиться созерцанием вашего отменного телосложения, но разве нельзя было отложить это на потом? — зевая, произнес мандарин Тан и протянул руку, чтобы закрыть дверь.
Потрясенный такой черствостью, Сюань превозмог бившую его дрожь и с трудом выговорил:
— Мандарин Тан! Смотрите, что с нами стало после сражения с полусгнившими мертвецами! От соприкосновения с этими демонами гниль, что покрывала их тела, перекинулась на нас и теперь пожирает нас изнутри!
Однако мандарин продолжал молча смотреть на него, раздраженно изогнув бровь. Тогда в подтверждение своих слов Сюань поднял кулак, и тут его вытянутая физиономия просияла.
— Глянь-ка! — в изумлении воскликнул он. — Я вылечился! У меня на руках ничего нет, эх, значит, я еще поласка… то есть потаскаю паланкин! Братец Минь, проверь-ка, не сожрали ли эти прожорливые твари твои внутренности!
Минь оторопело посмотрел на совершенно здоровую руку друга и с надеждой принялся разглядывать собственный живот. Ни тебе растерзанных мышц, ни тебе вывороченных наружу кишок! Все чисто!
— Не может быть! И я тоже целехонек! — проговорил он, похлопывая себя по твердому, как деревяшка, животу.
— Ладно, теперь, когда вы успокоились относительно ваших тел, предлагаю всем разойтись по кроватям, — вздохнул мандарин, которого все это уже начинало утомлять.
Но носильщики, уязвленные недоверием судьи, не унимались, с мельчайшими подробностями расписывая раны на своем теле и охватившую их при этом зрелище панику.
— Ну и когда же вы обнаружили эти гнойные раны? — устало спросил их мандарин.
— Да сегодня ночью, перед тем как уснуть, — ответил Сюань. — Я ворочался в постели и вдруг увидел на руке зеленоватые пятна. А у Миня такая же гниль покрывала весь живот.
Глядя на простодушные лица носильщиков, мандарин решил, что не может им не верить. Заложив руки за спину, он заходил по комнате, а друзья тем временем удовлетворенно закивали, довольные, что им уделили внимание.
— Сюань, — обратился к нему через какое-то время мандарин, — во время драки мертвец коснулся твоей руки?
— Именно, господин! Я стал удирать — это был, ясное дело, отвлекающий маневр, — а один погнался за мной и долго гонялся, пока все же не повалил на землю. Ну и потерся о мою руку.
— А у тебя, Минь, нападавший дотронулся до живота?
— Да, господин. Я погнался за тем, что напал на Сюаня, и бросился на него. В драке рубаха у меня порвалась, и я почувствовал, как его липкая кожа прикоснулась к моему животу.
Тогда мандарин хищно взглянул на них, и губы его растянулись в ядовитой улыбке. Одним прыжком он подскочил к масляной лампе и быстро задул ее. В окутавшей комнату темноте рука Сюаня и живот Миня засветились зловещим светом.
— Горе мне! — взвизгнул Сюань, перед которым вновь предстало грозное видение гнилых обрубков, в которые превратятся его руки.
— Как же это? — растерянно спросил Минь.
В темноте вспыхнуло пламя — это мандарин Тан снова зажег лампу. И тут же страшные пятна на коже носильщиков исчезли.
— Успокойтесь, Минь и Сюань! — сказал судья. — Эти пятна — всего лишь краска, которая светится в темноте, а те мертвецы — обыкновенные люди, такие же живые, как вы и я!
Носильщики с облегчением вздохнули, но прежде чем они успели что-либо спросить у судьи, в дверь громко постучали.
— Кто это там еще? — удивился мандарин. В приоткрытой двери показалась голова ученого Диня.
— Прошу прощения, что помешал, — весело сказал Динь, указывая подбородком на полуодетых носильщиков, стоявших рядом с его другом Таном. — Прости мне мою фамильярность, Сюань, но мне кажется, что ты малость худоват. Тебе надо бы есть побольше риса, тогда никакие трупы тебе будут нипочем. А вот у тебя, Минь, отличная грудь!
И в подкрепление своих слов ученый хитро подмигнул. Оскорбленный Сюань заскрежетал зубами и быстро накинул на плечи рубаху.
— Когда ты налюбуешься моими людьми, может, соблаговолишь сказать, что же тебя привело ко мне? — устало перебил его судья.
Оторвав наконец взгляд от скульптурной мускулатуры красавца Миня, ученый Динь прислонился к Двери и проговорил тусклым голосом:
— Тебе стоит пойти со мною, Тан. Наш друг Сю-Тунь при смерти.
* * *
Отбросив утомленным жестом падающую на глаза прядь, госпожа Аконит выпрямилась над своим рабочим столом. Она потерла затылок и встряхнула косами, щекотавшими спину. После множества осторожных манипуляций подвешенный на треножнике тигель выдал наконец заключавшееся в нем сокровище. Она погасила пламя, довольная результатом своих трудов. Понадобилось немало корней женьшеня и изрядное количество листьев Platycodon grandiflorum, чтобы составить основу эликсира, который она готовила. Измельчив эти составные части до состояния кашицы, она отжала их через тонкую ткань, получив таким образом сок, к которому добавила сока соевых бобов и мякоти ююбы. Полученную массу она доверила волшебному жару тигля, предварительно запечатав его горлышко грязью, чтобы избежать испарения эликсира. После «времени огня», в течение которого снадобье прошло все двенадцать необходимых стадий разогрева, она собрала петушиным пером уварившуюся в несколько раз золотистую жидкость, из которой теперь можно было готовить лекарство.
