— И все-таки она так не сделала. Это значит, что вы согрешили лишь помыслом. Стоило ей сказать тебе, что она любит младенца, ты не стала дальше принуждать ее.
— Из любви я не смогла рассказать отцу о грехе, который он собирался совершить. Нет, я приводила ему причины, почему он не должен на ней жениться, но доводы мои были слабые, и он только посмеялся. — Голос Юлианы звучал все громче, она будто умоляла. — Он так сильно страдал после смерти моей матери, миледи. Как же мне было лишить его этой ничтожной радости, назвав истинную причину, из-за которой он не может жениться на Исабель?
— Юлиана, все это не те прегрешения, которых любящий нас Господь не захочет простить…
— А простит Он мне убийство моего брата?
От ужаса у Элинор потемнело в глазах. Неужели она все-таки ошиблась? Неужели ее настолько сбили с толку суетные и слабые умозаключения, что она толкнула невинного человека к ложному признанию, даже смерти, лишь бы защитить любимую дочь?
— Твой отец признался…
— Отец и правда убил брата, миледи, но это я послала Генри на смерть.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ
Прижимая к себе плачущую женщину, Элинор подняла глаза и, устремив взгляд в окно, где в обрамлении темных камней серели Господни небеса, попросила Его о мудрости, которой ей так не хватало.
— Расскажи мне все. Если ты мне расскажешь, мы вдвоем изгоним Змея из твоего сердца.
На мгновение Юлиана еще крепче притянула настоятельницу к себе, потом выпустила ее и сама отстранилась, не дав себе успокоиться в дружеских объятиях.
— Одного рассказа будет мало, чтобы убить прислужника сатаны, миледи.
— Это только начало.
Улыбка Юлианы напомнила улыбку на лице страдальца, который только сейчас понял, что скоро умрет.
— Как вы слышали, Исабель и мой отец не спали вместе, когда у нее бывали месячные. Он находил эти женские дела отвратительными, но с некоторых пор начал опасаться, что его жена пользуется его отсутствием, приглашая в их бесплодную постель других мужчин.
— У него имелся повод или эти страхи были лишь плодом ревности?
— Мне еще многое предстоит объяснить, миледи.
Элинор кивнула и замолчала.
— Во время нашей несчастной прогулки тогда верхом, Исабель сказала мне, что ее месячные, хотя на этот раз они начались раньше обычного, прошли совсем легко и закончились намного раньше срока. Она и вправду думала, что могла забеременеть. Когда я спросила, поделилась ли она радостной новостью с моим отцом, она рассмеялась и сказала, что всему свое время. Ей хотелось дождаться полной уверенности. С меня она взяла слово, что я без ее разрешения ничего никому говорить не буду. Пока же, по ее словам, она хочет провести одну-две ночи одна, ведь отец думает, что кровотечение еще не остановилось.
— Так, значит, твой отец не был бессилен, как она утверждала?
— Мне ее беременность показалась чудом.
— Такое случалось.
Юлиана грустно покачала головой.
— Я знала, что отец иногда проводит ночи без сна, притаившись в темноте и подкарауливая, не захаживают ли посторонние мужчины в их супружескую спальню. Исабель пару раз видела его и потом рассказывала мне. Я пыталась убедить его в ее верности, говоря, что в такие ночи нередко прихожу к ней с вечера и остаюсь до утра, чтобы ей не было скучно. Но потом и я тоже стала опасаться. Слишком, слишком уж откровенно выставляла она напоказ свои прелести.
— Она и вправду часто вела себя так? — спросила Элинор, думая о молодой женщине, которая приказывала поклонникам петь о своих чувствах в традиции рыцарской любви и о девушке, с невинностью юности соглашавшейся танцевать только со своей сестрой Юлианой.
— В первое время после замужества она лишь забавлялась этим. Слишком уж много слез она пролила в моих объятиях, горюя о потерянном ребенке. Часто мы молились вместе, прося Бога вернуть ее мужу силу хотя бы на один раз, чтобы она могла родить. Я уверена, что ей не столько хотелось ласк на супружеском ложе, сколько крошечную девочку с глазами ее матери. Но потом, когда все ее молитвы оставались без ответа, я начала подозревать, что она хочет завлечь к себе в постель другого мужчину, чтобы снова забеременеть. От тоски она буквально не находила себе места.
Элинор вздрогнула. Ей в душу закралось подозрение, от которого по телу побежали мурашки.
— В ту ночь, когда умер Генри…
Юлиана стукнула кулаком о скамью.
— Я была вне себя! Весь тот день он жестоко изводил Исабель, и я хотела, чтобы он понес наказание. Мне показалось, что отец, как и я, заподозрил ложь в том, что она сказала ему о своем нездоровье, а значит, будет караулить в коридоре, у дверей в их спальню. Вот тогда я и придумала, как Генри поплатится за свои дела.
Она в ужасе посмотрела на свой сжатый кулак, потом другой рукой один за другим разогнула пальцы, словно они перестали слушаться.
— Я назначила ему встречу в часовне и сказала, что Исабель готова уступить его мольбам и будет ждать его. Он думал, что отец ночует в казармах.
От вихря мыслей у Элинор закружилась голова. В который раз она чувствовала свое полное несоответствие задаче. Если бы только ее тетя Беатриса была тут и могла дать ей совет. Но Беатрисы рядом не было.
— И потому ты думаешь, что послала его на смерть?
С губ Юлианы сорвался стон — отчаянный, словно стон души, завидевшей адское пламя.
— Я только хотела, чтобы отец как следует отколотил его, миледи! Я не желала его смерти!
Элинор потянулась и взяла подругу за руку.
— Я еще раз это скажу! Ты не убивала своего брата. Его убил твой отец, и на нем окончательная вина. Юлиана, тебе нужно лишь признаться…
— Я признаюсь, но я не хочу больше жить в этом мире!
— Тогда предай себя Господу и иди в монастырь. Там твоя душа обретет покой.
— Мне нужно еще кое-что сказать, миледи.
Что еще ты можешь сказать, подумала Элинор, но неприятный холодок, пробежавший по ее телу, теперь пробрался в сердце.
— Исабель, кажется, и вправду надеялась, что зачала, а мой отец не мог быть тем человеком, который даровал ей эту радость.
При этих словах Элинор буквально застыла от ужаса.
— Мужчина? Она соблазнила…
— После того, что я видела тогда за обедом, миледи, у меня зародилось сомнение, уж не ждала ли она в ту ночь к себе вашего брата.
* * *
Элинор стояла у окна и смотрела на пролетавшую мимо одинокую птицу. В эту минуту она тоже чувствовала себя одинокой, страшно одинокой.
— Но он не пришел, ведь не пришел?
Юлиана ничего не сказала. Потом поднялась и подошла к настоятельнице, встав так близко от нее, что Элинор почувствовала нежный аромат ее тела.
