Пауэрскорт вошел под гулкие своды Пантеона. Статуи словно дразнили его. Мы-то знаем, что мы — боги, казалось, говорили они. А ты — всего-навсего смертный, обреченный до скончания лет странствовать во мраке невежества. Буфеты и скамейки у окон в коттедже не хранили никаких тайн. Солнце заливало храм Аполлона, и свинцовая статуя античного героя блестела в его лучах. Пауэрскорт еще раз постучал по металлической статуе — точно так же он стучал и по другим статуям — мраморным, но так и не услышал ни разу глухого звука, который бы указал, что внутри скрывается тайник. Казалось, само озеро смеется над ним и с высоты своей вековой мудрости потешается над его невежеством.
Возле храма Флоры, статуи которого также отказались выдать свои секреты, Пауэрскорт обнаружил лодочный сарай. Когда-то давно в Кембридже Пауэрскорт увлекался греблей и еще помнил азарт гонки и радостное ликование, когда нос твоей лодки ударяет о корпус той, что впереди. Но сейчас за его лодкой гнались только легкие волны. Он привязал лодку к дереву, росшему у воды, и отправился обследовать остров.
Это был очень маленький остров, всего семьдесят ярдов в длину и пятьдесят в ширину. Вдоль берегов росли деревья, скрывавшие от посторонних глаз небольшую поляну. Внезапно Пауэрскорту послышался голос сивиллы из шестой книги «Энеиды»:
В чаще таится ветвь,
Из золота вся, и листья на ней золотые.
Скрыт златокудрый побег, посвященный дольней Юноне,
В сумраке рощи густой, в тени лощины глубокой.
Но не проникнет никто в потаенные недра земные,
Прежде, чем с дерева он не сорвет заветную ветку…
[16]
«Золотая ветвь и золотая листва — в самый раз для семьи банкиров», — подумал Пауэрскорт и огляделся в надежде увидеть темные деревья с золотой листвой. Он и впрямь обнаружил темное дерево, но оно было старым и сухим и оказалось полым внутри. Пауэрскорт на удачу просунул руку в дупло. Сверху лежали листья и комья земли, а под ними — что-то твердое. Он смел перегной и обнаружил, что дупло перегорожено доской, наподобие плохо пригнанной дверцы. Пауэрскорт попробовал сдвинуть ее, но она не поддалась. Тогда он попытался поддеть ее самым большим ключом на связке Паркера — внушительным орудием более двух футов длиной. Раздался треск, потом скрежет, и дверца открылась. Пауэрскорт заглянул внутрь. Верх небольшой камеры был закрыт полотенцами. Их было почти полдюжины. Он представил, как экономка в Блэкуотере, недосчитавшись пропажи, роется в кладовой, сверяется по книге и жалуется всем, кто соглашается ее слушать, на постоянную пропажу полотенец.
Под полотенцами лежал небольшой черный металлический ящик для документов, запертый на большой замок. Он извлек ящик из тайника и увидел на боку надпись — «К. Ф. Харрисон».
Пауэрскорт посмотрел сквозь деревья. Уж не следят ли за ним? Кажется, нет, но все равно у него было чувство, что невидимые глаза преследуют его во время прогулки вдоль озера. Возможно, это были статуи.
Пауэрскорт осмотрел замок. Интересно, не подойдет ли к нему какой-нибудь из ключей на связке? Он подумал о Паркере. Не знал ли тот о тайнике на острове? Неужели он не замечал, что хозяин время от времени оставляет что-то в сейфе или забирает из него? Можно ли доверять мистеру Паркеру или он еще одна фигура в лабиринте, каким представлялся ему Блэкуотер?
Пауэрскорт сел на траву и стал перебирать ключи. На связке их было не меньше пятидесяти. Над озером пролетел баклан, громко скликая своих товарищей. Вдалеке раздавался визг пилы — лесники Блэкуотера пилили гнилое дерево. А что, если старый мистер Харрисон хранил этот ключ отдельно, на своей собственной связке, откуда его удалили перед последним ужасным плаванием обезглавленного банкира вниз по Темзе к Лондонскому мосту? Наконец Пауэрскорт нашел то, что искал. Чтобы повернуть ключ, понадобились усилия: видимо, замок заржавел за время пребывания в дупле. Внутри на дне коробки Пауэрскорт обнаружил небольшую стопку бумаг. Часть из них отсырела, и чернила выцвели прежде срока. Бумаги пахли плесенью, словно они испортились.
Он вынул четыре письма. Все они были написаны по-немецки. Там лежали еще две пожелтевшие от времени вырезки из газеты. Обе статьи были посвящены падению Банка Барингов, которое произошло семь лет назад. Старик сделал в них пометки красным карандашом — обвел одни абзацы и подчеркнул другие. Возможно, Харрисоны также принимали участие в спасательных мероприятиях, подумал Пауэрскорт.
Вернуть ли ему письма назад в коробку? Или лучше взять их с собой? Следует ли ему в этом случае предупредить мистера Паркера, что он увозит находку со всем ее содержимым в Лондон? Пауэрскорт посмотрел на ключ, так удобно расположившийся на связке. Казалось, он висит здесь уже долгие годы. Пауэрскорт вновь представил себе Самуэля Паркера, как тот сидит на берегу и глядит на озеро. Он перевел взгляд на классический портал Пантеона, статуи которого охраняли свои античные тайны. Что, если Самуэль Паркер в тайном сговоре с Чарлзом Харрисоном и докладывает тому о каждом его шаге и слове? Нет, вряд ли. А что, если Паркер и Джонс находятся в сговоре? Он попробовал представить себе, как они вместе молятся на каменном полу и там же возле раковин и золотого креста осушают бутылки с виски и обсуждают планы убийства и поджога. Нет, невероятно.
Что бы он ни решил, ему следует торопиться. Пауэрскорту казалось, что он провел на острове не больше десяти минут. Это отсутствие легко объяснить. Но задержись он, и придумать объяснение будет уже труднее. Он вынул письма и газетные вырезки из коробки, аккуратно сложил их и сунул в карман. «Господи, дай мне невредимым доплыть до берега», — вознес он немую молитву. Если бумаги размокнут, то прочитать их будет уже невозможно. Он закрыл коробку и положил ее назад в дупло, накрыл полотенцами и приладил сверху доску. Потом собрал под деревом опавшие листья и мох и навалил их сверху. Затем поднял с земли ветку и подмел все вокруг, стараясь скрыть следы своего присутствия.
Мистер Паркер поджидал его у лодочного сарая. «А что, если он следил за каждым моим шагом?» — подумал Пауэрскорт. Он оглянулся на остров, чтобы убедиться, что с этого берега невозможно разглядеть, как кто-то достает коробку из дупла.
— Удачно сплавали, милорд?
— Да, удачно, — отвечал Пауэрскорт, возвращая ключи. — Я уже и забыл, как славно бывает погрести. Надо будет еще как-нибудь сплавать по реке.
Пауэрскорт вернулся домой, погруженный в размышления о возможной связи между Блэкуотером, Берлином и Банком Харрисонов. Но едва он открыл дверь, как услышал шум. На верхнем этаже, похоже, вспыхнул бунт. Хлопали двери. Кулаки молотили по стенам. Громкие крики прерывали бесконечный шум и гам. На разные лады выкрикивалась одна и та же фраза: «Не хочу ложиться спать! Не хочу ложиться спать!» Томас Пауэрскорт был явно не в духе.
Перешагивая сразу через две ступеньки, его отец взлетел вверх по лестнице и предстал перед разошедшимся сыном. Малыш сражался с няней в коридоре перед ванной, та старалась надеть на него пижаму, но Томас, видимо, решил, что облачение в пижаму будет означать полное поражение и отправку в кровать.
