Мы вернулись на кухню. Светлана молча налила
мне суп, отрезала хлеб, вручила ложку. Иногда мне кажется, что она играет роль
самой обычной женщины с подчеркнутой иронией. Но, в конце концов, это был ее
выбор. Гесер бы пришел в восторг, вернись Светлана в Дозор.
— У Рустама много имен… так сказал
Гесер? — задумчиво спросила Светлана.
— Угу, — сказал я, хлебая суп.
— Можно предположить, что сейчас его
зовут Афанди.
— Все может быть. — Я не то чтобы
очень уж на это рассчитывал, но в моей ситуации даже самой сомнительной
ниточкой пренебрегать не приходилось. — Я поспрашиваю.
— Хорошо, что с тобой будет
Алишер, — заметила Светлана. — Ты уж предоставляй ему почаще
спрашивать. Восток — дело тонкое.
— Очень свежая мысль… — кисло сказал
я. — Извини. Сегодня я все время выслушиваю мудрые мысли о Востоке. Реки
красноречия уже заполнили озера моего внимания, о рахат-лукум моего сердца!
— Папа, привези рахата и лукума! —
немедленно откликнулась дочка.
С Алишером я по работе сталкивался нечасто. Он
предпочитал работать «в поле» — не вылезал из патрулей, в офисе появлялся
обычно по утрам, с красными от недосыпа глазами. Я как-то слышал, что у него
был роман с какой-то девочкой из бухгалтерии, Иной седьмого уровня. Но в
общем-то я очень мало о нем знал. Парень от природы замкнутый, а я не люблю
первым завязывать дружбу.
Впрочем, с Семеном, похоже, у него были более
приятельские отношения. Когда я спустился и сел в машину, Семен как раз
заканчивал рассказывать анекдот. Я садился рядом с Семеном, когда тот,
перегнувшись назад, тонким голосом балованной девочки произнес:
— Хорошо, папа, пойдем долгим путем.
Привези мне, пожалуйста, аленький цветочек!
Алишер захохотал и только после этого протянул
мне руку.
— Привет, Антон.
— Привет, Алишер. — Я пожал руку и
передал ему сумку. — Брось на заднее сиденье, неохота в багажник лезть.
— Как Светка? Не ругала? — спросил
Семен, трогая с места.
— Нет, что ты. Пожелала удачи, вкусно
накормила и дала массу полезных советов.
— Хорошая жена — она и мужу в
радость! — бодро сказал Семен.
— Чего-то ты сегодня веселый, — не
удержался я. — Или Гесер тебя тоже в Самарканд отправляет?
— Дождешься от него, — наигранно
вздохнул Семен. — Слушайте, ребята, а чего вы в Самарканд? Там же столица
Бинкент, я точно помню!
— Ташкент, — поправил я.
— Не, Бинкент, — сказал
Семен. — Или не Бинкент? О, вспомнил! Шаш город называется!
— Семен, ты не такой старый, чтобы
Бинкент помнить, — насмешливо сказал сзади Алишер. — Бинкент, Шаш —
это давно было. Это только Гесер помнит. А летим мы в Самарканд, потому что
самый старый Светлый Иной, работающий в Дозоре, там живет. В Ташкенте Дозор
больше, у них там понты столичные, но работает в основном молодежь. Даже
начальник их младше тебя.
— Ишь ты… — Семен покачал
головой. — Удивительно. На Востоке — и сплошная молодежь в Дозорах?
— А старики на Востоке не любят воевать.
Старики любят смотреть на красивых девушек, кушать плов и играть в
нарды, — серьезно ответил Алишер.
— Ты домой часто ездишь? — спросил
Семен. — К родным, к друзьям?
— За восемь лет ни разу не ездил.
— Чего так? — удивился Семен. —
Неужели не скучаешь по дому?
— У меня нет дома, Семен. И родных нет. И
друзей у сына девоны не бывает.
Наступила неловкая тишина. Семен молча вел
машину. Потом я не выдержал:
— Алишер, если это не слишком личный
вопрос… Твой отец — он был человеком? Или Иным?
— Девона — слуга, которого создает себе
могущественный маг. — Голос Алишера был ровным, будто он лекцию
читал. — Маг находит безродного дурачка, который никому не нужен, и
впускает в него Силу из Сумрака. Накачивает чистой энергией… так что на свет
появляется глупый, но очень здоровый и владеющей магией человек… Нет, уже не
совсем человек. Но и не Иной, вся его сила — заемная, вложенная когда-то магом.
Девона верно служит своему повелителю, может творить чудеса… но с головой у
него по-прежнему не все в порядке. Обычно маг выбирает дебилов или даунов, они
не агрессивные и очень преданные. Вложенная Сила дает им здоровье и долголетие.
Мы молчали. Мы не ожидали от Алишера такой
откровенности.
— В народе девону считают одержимым
духами. Отчасти так оно и есть… это словно взять пустой, треснувший сосуд и
заново его наполнить. Только вместо разума обычно наполняют преданностью. Но
Гесер — он не такой, как другие. Даже как другие Светлые. Он исцелил отца. Не
совсем… ему тоже не все подвластно. Когда-то отец был полнейшим безумцем. Я думаю,
что у него была имбецильность, видимо — из-за органических повреждений мозга.
Гесер исцелил его тело, и со временем отец обрел нормальный, человеческий
разум. Он помнил, что когда-то был круглым дураком. Знал, что если Гесер
вовремя не вольет в него новую Силу — его тело вновь отторгнет разум. Но служил
Гесеру не за страх. Он говорил, что отдаст за Гесера жизнь только за то, что
однажды осознал себя. Стал человеком. И за то, конечно, что у него, юродивого,
была семья и родился сын. Он очень боялся, что я вырасту дураком. Но обошлось.
Вот только… только в народе у нас помнят все. Что мой отец — девона, что он
слишком долго живет на свете, что был когда-то безумцем, не способным подтереть
себе нос, — все это помнили. Родные отреклись от матери, когда та ушла к
отцу. И меня не признали. И детям запрещали со мной играть. Я — сын девоны. Сын
человека, который должен был прожить жизнь животного. Мне некуда возвращаться.
Теперь мой дом — здесь. Моя работа — делать то, что велит Гесер.
— Ну дела… — тихо сказал Семен. —
Сурово у вас… сурово. Помню, гоняли мы басмачей… — Он осекся, виновато
оглянулся на Алишера: — Ничего, что такое говорю?
— А что не так? — вопросом ответил
Алишер.
— Ну, может, они нынче у вас не басмачи,
а народные герои…
— Когда Гесер был комиссаром в
Туркестане, отец воевал в его отряде, — с гордостью сказал Алишер.
— Как воевал? — всполошился
Семен. — Это в каком году?
— В начале двадцатых.
— Нет, я позже… В Гарме, в двадцать
девятом, когда из-за границы басмачи прорвались…
