— Сейчас. — Я перегнулся через
сиденье в багажное отделение. Предчувствия меня не обманули: там стояли два
ящика с «колой» в пластиковых бутылках и несколько коробок с шоколадными
батончиками. — «Колу» будешь?
— Что? — воскликнул Алишер. —
«Кола»? Буду! И батончики буду! Боже, благослови Америку!
— Не слишком ли много за изобретение
очень сладкого лимонада и очень калорийных шоколадок?
Вместо ответа Алишер ткнул пальцем в кнопку
проигрывателя. Через секунду из динамиков донеслись ритмичные аккорды.
— Тогда еще за рок-н-ролл, —
невозмутимо ответил он.
Некоторое время мы ели батончики, запивая
«колой». Все Иные — сладкоежки поневоле. Афанди, не прекращая похрапывать,
зачмокал губами и протянул руку. Я вложил в украшенные кольцами пальцы
батончик, Афанди сжевал его, словно бы даже не просыпаясь, и снова захрапел.
— К трем часам ночи будем на
месте, — сообщил Алишер. — Станем дожидаться утра?
— Ночь — наше время, — ответил
я. — Разбудим старика Рустама, ничего. Он и так не перерабатывает.
— Странно это, — заметил
Алишер. — Необычно. Что ж он там, отшельником живет, в пещере?
— Ну почему… — Я подумал
немного. — Может, коз пасет или баранов. Или пасеку в горах держит. Или
метеостанцию.
— Или обсерваторию, за звездами
наблюдать… Что за странное колечко ты Афанди надел?
— Ты про то, с рубином? Защита от
вакуума.
— Экзотично. — Алишер присосался к
бутылке. — Я и не припомню случая, чтобы Иной погиб от вакуума.
— А я помню.
Несколько секунд Алишер молчал, потом кивнул и
сказал:
— Извини. Не подумал. Ты все еще
переживаешь?
— Мы были друзья… почти. Насколько это
возможно для Светлого и Темного.
— Не просто Темного. Костя же был
вампиром.
— Он не убивал, — просто ответил
я. — И не его вина, что он вырос не человеком. Вампиром его сделал
Геннадий.
— Кто это?
— Родной отец.
— Вот скотина, — с чувством произнес
Алишер.
— Не суди. Мальчику не было и года, когда
он загремел в больницу. Двухсторонняя пневмония, аллергия на антибиотики… в
общем — родителям сказали, что их сын не жилец. Знаешь, попадаются иногда такие
удивительные доктора, которых и в ветеринарию пускать нельзя, коров жалко…
«Мальчик ваш умрет, вы к этому готовьтесь, люди вы еще молодые, нового заведете…»
Нового бы они, конечно, не завели. Костя был уже посмертным ребенком Геннадия.
Вампиры после инициации довольно долго сохраняют способность к зачатию, это
такая странная шутка природы. Но ребенок у них может родиться только один.
После этого вампир становится стерильным.
— Да, я слышал, — кивнул Алишер.
— Так вот Геннадий поговорил с женой… Она
была человеком. Она знала, что ее муж вампир… бывают такие семьи. Но он никого
не убивал, был очень законопослушный вампир, она его любила… В общем — он укусил
ее. Инициировал. Они планировали, что сына инициирует мать. Но у нее еще шел
метаморфоз, а малыш стал умирать. Геннадий укусил и его. Костя поправился. То
есть он умер, конечно. Как человек — умер. А от пневмонии поправился. Врач
бегала вокруг и квохтала, что это исключительно благодаря ее талантам. Геннадий
как-то признался, что едва не вцепился ей в горло — когда она стала намекать,
что за чудесное спасение не грех бы ее и отблагодарить.
Некоторое время Алишер молчал. Потом сказал:
— Все равно. Они — вампиры. Лучше было
мальчику умереть.
— Так он и умер, — согласился я. Мне
вдруг как-то резко стал противен этот разговор. Я хотел объяснить, что Костя
был самым обыкновенным ребенком, только ему приходилось раз в неделю пить
консервированную кровь. Что он обожал играть в футбол, читать сказки и
фантастику, а потом решил поступить на биофак, чтобы изучить природу вампиризма
и научить вампиров, как обходиться без человеческой крови.
Но Алишер меня не поймет. Он настоящий
дозорный. Он настоящий Светлый. А я пытаюсь понять даже Темных. Даже вампиров.
Понять и простить, или хотя бы понять, или хотя бы простить. Последнее —
труднее всего. Иногда простить — вообще труднее всего на свете.
Телефон в кармане звякнул. Я достал трубку.
Ага. Ровное серое свечение.
— Привет, Эдгар, — сказал я.
После короткой паузы Эдгар спросил:
— У тебя что, мой номер определился?
— Нет, догадался.
— Ты силен, — со странной интонацией
ответил Эдгар. — Антон, я уже час в Самарканде. Где вы?
— Кто «мы»?
— Ты, Алишер и Афанди. — Инквизитор
явно не потерял даром последний час. — Ну и дел вы натворили…
— Мы? — возмутился я.
— Ну, не вы, — пошел Эдгар на
попятный. — Хотя и вы тоже. Машину у директора рынка зачем отняли?
— Не отняли, а купили. Согласно пунктам о
возможности конфискации транспорта в чрезвычайной ситуации. Тебе зачитать
соответствующие параграфы?
— Антон, Антон, не гони, — быстро
сказал Эдгар. — Никто вас ни в чем не обвиняет. Но ситуация и впрямь
мрачная. Чтобы замаскировать ее, придется провести версию об уничтожении
крупной банды террористов. А ты же знаешь, мы очень не любим маскировать свои…
свои недоработки под человеческие преступления.
— Эдгар, я тебя понимаю, — сказал
я. — Но мы-то здесь при чем? У меня есть личный разговор к одному Иному,
не состоящему на службе в Дозорах. Я прилетел неофициально и имею полное право
перемещаться по стране.
— В силу чрезвычайной ситуации — с ведома
и под контролем сотрудника Дозора, — поправил меня Эдгар.
— Ну так Афанди с нами.
Эдгар вздохнул. Мне показалось, что где-то на
заднем плане ему что-то быстро сказали.
— Ладно, Антон. Решай свои личные дела…
которыми потом придется заниматься Инквизиции. Только не надо разъезжать ночью
по горам, навернетесь в пропасть.
Честно говоря, меня его забота даже тронула.
— Не беспокойся, — сказал я. —
Мы до утра отдохнем.
— Ладно, Антон. — Эдгар помолчал,
потом как-то неловко пробормотал: — Приятно было с тобой поговорить… несмотря
ни на что.
Я спрятал трубку. Сказал Алишеру:
