ВЭЛ: Понимаю. Оливер говорит, что он никакой не гомосексуалист (кому это вообще могло прийти в голову?), а если бы и был, он бы со своим лучшим другом поладил без труда. А Стюарт, хоть он, наверно, самый несносно правильный человек, с каким меня сводила в жизни злодейка-судьба, нисколько не удивлен и тем более не встревожен моей психологической проницательностью. У него нет комментариев. Господа присяжные заседатели, на этом я свою речь кончаю. Вернее, добавлю для ясности: по-моему, они оба такие.
ДЖИЛИАН: Почти все разводы, полученные по иску женщин после 1973 года, базировались на недопустимом поведении мужа. Под недопустимым поведением понимается: грубое обращение, пьянство, азартные игры и тотализатор или вообще финансовая безответственность, а также уклонение от сексуальных отношений.
На юридическом языке в прошении о разводе употребляется слово «умоляю». Разводящаяся сторона умоляет о расторжении брака.
ОЛИВЕР: И еще одно. Она делает вид, будто имя Вэл – это уменьшительное от не слишком шикарного, но вполне приличного «Валери». Говорят, что она именно так подписывает свои маловразумительные внутриведомственные бумаги и любовные записки. Но верить ей нельзя даже в этом. «Вэл» (как вам, быть может, небезынтересно будет узнать) представляет собой уменьшительное от «Валда».
СТЮАРТ: Вот это я понимаю, деликатность, вот это тонкий намек. Прихожу к себе домой, и что я вижу на столе? Брошюру из серии психологических руководств на все случаи жизни. В данном случае она имеет название: «Как пережить развод». И подзаголовок: «Руководство для пар и одиночек». Значит, вот кем я стану? Вот кем они хотят меня сделать: одиночкой?
А вам известно, что с 1973 года в ходатайствах о разводе, подаваемых в английские суды мужской стороной, в качестве причины называется чаще всего измена жены? Спрашивается, как, по-вашему, это характеризует женщин? Между тем в противоположных случаях дело обстоит иначе. Измена мужа – не основная причина, по которой женщины Англии требуют развода. Даже наоборот. Пьянство и уклонение от секса – вот на каком основании женщины обычно избавляются от сексуальных партнеров.
Одна информация в этой брошюре мне понравилась. Знаете, сколько стоят услуги адвоката? Вот и я тоже не знал. В провинции вплоть до 40 фунтов в час (плюс налог). В Лондоне от 60 до 70 фунтов в час (плюс налог), а самые знаменитые фирмы берут по 150 фунтов за час и даже больше (плюс налог). Так что этот тип, автор брошюры, в заключение пишет: «Очевидно, что при таких ценах дешевле купить в дом что-нибудь новое, скажем, стол, стул, полдюжины бокалов, чем судиться и оплачивать услуги адвокатов». Довольно убедительно. Конечно, можно разбить вот этот бокал, который у меня в руке, и остальные пять, что стоят на буфете, и таким образом избежать проблем при дележе имущества. Эти бокалы вообще мне никогда не нравились. Мадам мамаша жены нам их подарила.
Если бы я просто сказал: нет, я не сделал ничего плохого и развода не дам, вам не в чем меня обвинить, нельзя же назвать грубым обращением, что я врезал головой жениному любовнику, это еще не основание для развода, верно? – если бы я уперся и не дал согласия, знаете, как ей пришлось бы поступить? Она должна была бы выселиться и получила бы развод не раньше, чем через пять лет.
Думаете, они бы столько не продержались?
Взгляните вот на эти бокалы. Из них можно пить пер-но, но не виски. И вправду было бы дешевле купить другие или еще какую-нибудь мелочь в дом, чем тратиться на судебное разбирательство. А старые она может взять себе, кроме вот этого… ой, он сам соскользнул у меня с подлокотника, вы видели? Соскользнул, перелетел шесть футов по воздуху и разбился вдребезги об каминную решетку. Вы будете моим свидетелем.
А впрочем, не все ли равно?
13. Что я думаю
СТЮАРТ: Я любил ее. От моей любви она сделалась еще милее. Он это увидел. Свою жизнь он профукал, вот и украл мою. Здание было полностью разрушено при налете цеппелинов.
ДЖИЛИАН: Я любила Стюарта. А теперь люблю Оливера. Пострадали все. Естественно, я чувствую себя виноватой. А как бы вы поступили?
ОЛИВЕР: О Господи, бедный старина Олли, по самую слизистую оболочку в дерьме. Как сумрачно, как тускло, как безрадостно… Нет, на самом деле я так не думаю. Я думаю вот как. Я люблю Джилиан, она любит меня. Это – исходное положение. Отсюда следует все остальное. Я полюбил ее. А любовь подчиняется законам рынка, как я пытался втолковать Стюарту, но, по-видимому, у меня плохо получилось, да и трудно было ожидать, что он проявит объективность. Счастье одного человека часто покоится на несчастье другого, так устроен мир. Это жестоко, и мне очень жаль, что страдать пришлось Стюарту. Похоже, что я потерял друга, своего лучшего друга. Но ведь у меня, в сущности, не было выбора. Выбора не бывает ни у кого, для этого надо быть совершенно другим человеком. Хотите винить кого-то, вините изобретателя вселенной, но только не меня.
И вот что еще я думаю: почему все принимают сторону черепахи? Пусть бы кто-нибудь для разнообразия встал на защиту зайца.
Да, я опять сказал это слово – «тускло».
14. И осталась одна сигарета…
СТЮАРТ: Я очень сожалею. Правда-правда. Я сознаю, что выгляжу в этой истории не слишком привлекательно.
Он ведь ко мне приходил, почему бы мне не пойти к нему?
Нет, неубедительно.
Зачем я это сделал? Не хотел отступаться или хотел поставить окончательный крест? Ни то, ни это? Или и то, и это одновременно?
Не отступаться – думал, что, может быть, при виде меня она передумает?
Поставить крест – как взойти на эшафот с незавязанными глазами, как повернуться лицом вверх, чтобы видеть падение ножа гильотины?
И эта история с сигаретами. Чистая случайность, я понимаю. Но это дела не меняет, потому что тут все – один большой несчастный случай, как будто грузовик внезапно свернул вбок, проломил срединный барьер и смял в лепешку твою машину. Я сидел и курил и положил сигарету в желобок на пепельнице, смотрю, а в другом желобке уже лежит и курится другая сигарета. Должно быть, я в расстройстве закурил новую сигарету, забыв про предыдущую. А потом я увидел, что в пепельнице лежит еще один окурок. Три сигареты в пепельнице, две курятся и один окурок раздавлен. Это было нестерпимо. Можете вы представить, какую боль я испытал? Нет, конечно. Нельзя почувствовать чужую боль, в том-то и беда. Вечная беда для всех людей. Вот если бы мы научились испытывать боль другого…
Я от души сожалею, честное слово. Как мне принести извинения?
Надо будет что-то придумать.
ДЖИЛИАН: Лицо Стюарта мне не забыть никогда. Оно было как клоунская маска, как тыквенная рожа, какие вырезают из тыквы на Хэллоуин, в канун Дня всех святых, с вымученной дурацкой улыбкой в виде щели поперек лица и мерцающим, призрачным светом, проглядывающим сквозь глазницы. Вот такой у него был вид. По-моему, никто, кроме меня, его не заметил, но это лицо всегда теперь будет стоять у меня перед глазами. Я закричала, Стюарт исчез, все стали оглядываться, но подмостки уже были пусты.
