Он ни с какой стороны не умалял ценность и качество пера сэра Артура. Статьи с редким искусством описывали «цепь обстоятельств, которые кажутся столь необычайными, что далеко превосходят выдумки беллетристического писателя». Джордж читал и перечитывал с гордостью и благодарностью такие заявления, как: «Пока каждый и все эти вопросы не получат ответа, темное пятно не сотрется с административных анналов нашей страны». Сэр Артур обещал поднять шум, и шум, который он поднял, прокатился далеко за пределы Стаффордшира, далеко за пределы Лондона, далеко за пределы самой Англии. Если бы сэр Артур не сотряс деревья, как он выразился, то министерство внутренних дел почти наверное не назначило бы комиссию. Хотя как сама комиссия воспримет шум и сотрясение деревьев — вопрос совсем другой. Джорджу казалось, что сэр Артур отнесся к тому, как министерство внутренних дел приняло записку мистера Йелвертона, слишком уж жестко, когда писал, что он «не способен вообразить чего-либо более нелепого и несправедливого даже и в духе восточного деспотизма». Обличение в деспотизме, вероятно, не лучший способ убедить обличенных быть впредь не столь деспотичными. А затем шло формулирование улик против Ройдена Остера…
— Джордж! Прошу извинения, нас задержали.
Он стоит прямо напротив него, и не один. Рядом с ним красивая молодая женщина; она выглядит ослепительной и полностью уверенной в себе в платье зеленого цвета, оттенок которого Джордж понятия не имеет, как назвать. В этих цветовых нюансах разбираются только женщины. Она чуть улыбается и протягивает ему руку.
— Мисс Джин Леки. Мы… делали покупки. — В его тоне звучит неуверенность.
— Нет, Артур, вы разговаривали. — Ее тон благодушен, но тверд.
— Ну, я разговаривал с лавочником. Он служил в Южной Африке, и вежливость требовала спросить его…
— Тем не менее это значит разговаривать, а не делать покупки.
Джорджа этот обмен репликами ставит в тупик.
— Как вы могли заметить, Джордж, мы готовимся к свадьбе.
— Очень рада познакомиться с вами, — говорит мисс Джин Леки, улыбаясь более широко, так что Джордж замечает, что передние зубы у нее крупноваты. — А теперь мне пора. — Она поддразнивающе покачивает головой в сторону Артура и упархивает.
— Брак, — говорит Артур, погружаясь в кресло комнаты для писания писем.
Вопросом это счесть нельзя. Однако Джордж отвечает:
— Положение, которое я надеюсь обрести.
— Ну, положению этому присуща загадочность, должен вас предостеречь. Блаженство, конечно, но частенько чертовски загадочное блаженство.
Джордж кивает. Он не согласен, хотя и признает, что не располагает фактами, достаточными для выводов. Безусловно, он не назвал бы брак своих родителей чертовски загадочным блаженством. Ни одно из этих слов ни с какой стороны не приложимо к жизни в доме священника.
— Ну так к делу.
Они обсуждают статьи в «Телеграф», вызванные статьями отклики, гладстоновскую комиссию, ее полномочия и членов. Артур прикидывает, следует ли ему лично разоблачить родство сэра Альберта де Ратцена, или намекнуть какому-нибудь газетному издателю у себя в клубе, или вообще не касаться этого обстоятельства. Он смотрит на Джорджа, ожидая услышать незамедлительное мнение. Но незамедлительного мнения у Джорджа нет. Возможно, потому, что он «очень застенчив и нервен», или потому, что он солиситор, или же потому, что ему трудно преобразиться из символа кампании сэра Артура в его советника по тактике.
— Я думаю, посоветоваться тут нужно с мистером Йелвертоном.
— Но я советуюсь с вами, — отвечает Артур, будто Джордж непростительно мямлит.
Мнение Джорджа (если это вообще мнение, так как более походит на инстинкт) сводится к тому, что первый вариант будет слишком вызывающим, а третий — чересчур пассивным, а потому в целом он скорее склонен посоветовать средний курс действий. Разве что, разумеется… и, начиная взвешивать все заново, он ощущает нетерпение сэра Артура. А оно, нельзя отрицать, заставляет его немножко нервничать.
— Я позволю себе одно предсказание, Джордж. Они затеют игру с докладом комиссии.
Джордж не знает, все ли еще Артура интересует его точка зрения на предыдущую проблему. И решает, что нет.
— Но они же обязаны его опубликовать.
— Разумеется, должны, и опубликуют. Но я знаю, как действуют правительства, особенно оказавшись в неловком или постыдном положении. Они так или иначе его упрячут. Похоронят, если сумеют.
— Но каким образом?
— Ну, для начала они могут опубликовать его в пятницу к концу дня, когда все уже разъедутся на субботу-воскресенье. Или во время парламентских каникул. Есть множество всяких уловок.
— Но если доклад будет хорош, он же покажет их в благоприятном свете.
— Хорошим доклад быть не может, — твердо говорит Артур. — То есть с их точки зрения. Если они подтвердят вашу невиновность, а они должны ее подтвердить, это будет означать, что министерство внутренних дел три последних года сознательно препятствовало правосудию, невзирая на все представленные им сведения. А в крайне маловероятном, я бы сказал — невозможном случае, если они найдут вас все-таки виновным (а третьего выбора нет), поднимется такая вонь, что многие карьеры окажутся под угрозой.
— Да, понимаю.
Они говорят уже почти полчаса, и Артур недоумевает, что Джордж не упомянул про его «Формулирование улик против Ройдена Остера». Нет, не просто недоумевает, а преисполняется досадой и вот-вот почувствует себя оскорбленным. У него мелькает мысль, а не спросить ли Джорджа про клянчащее письмо, показанное ему в Грин-Холле. Но нет, это значило бы играть на руку Энсону. Быть может, Джордж просто предоставляет ему направлять ход беседы.
— Итак, — говорит он, — Ройден Остер.
— Да, — отвечает Джордж. — Я не был с ним знаком, как указал, когда писал вам. Видимо, я, когда был маленьким, учился с его братом. Хотя и его я совершенно не помню.
Артур кивает. Ну давай же, давай, вот что он думает. Я ведь не просто реабилитировал тебя, я предъявил связанного по рукам и ногам преступника, тепленького для ареста и суда. По самой меньшей мере это же для тебя новость? Но вопреки всей своей темпераментности он ждет.
— Меня удивляет, — наконец говорит Джордж, — почему он хотел навредить мне.
Артур не отвечает. Он уже изложил все свои ответы. Он полагает, что пришло время Джорджу самому поработать ради себя.
— Я знаю, сэр Артур, вы считаете расовые предрассудки фактором в этом деле. Но я, как уже говорил, не могу тут с вами согласиться. Остер и я не знаем друг друга. Чтобы питать неприязнь к кому-нибудь, его надо знать. И тогда находится причина для неприязни. А затем, возможно, если вы не находите весомой причины, вы приписываете свою неприязнь какой-нибудь странности, например, цвету кожи. Но, как я сказал, Остер меня не знает. Я пытался припомнить какой-нибудь мой поступок, который он мог истолковать как нанесенную ему обиду или причиненный вред. Может быть, у него есть родственник, кому я мог дать профессиональный совет… — Артур ничего не говорит, он полагает, что есть предел наталкиваниям на очевидное. — И я не понимаю, почему ему хотелось резать коров и лошадей таким способом. Ему или кому-либо другому. А вы понимаете, сэр Артур?
