Когда Миранда наконец ушла, я инстинктивно
потянулась к телефону, чтобы позвонить Алексу и поплакаться о том, какой у меня
был ужасный день. Я уже почти набрала его номер и тут только вспомнила, что мы
решили сделать перерыв. До меня вдруг дошло, что это будет первый день за целых
три года, когда мы с ним не поговорим. Я сидела с мобильником в руке, тупо
уставившись на сообщение, которое он прислал только вчера и в котором написал
«люблю», и думала, не совершила ли я ужасную ошибку, согласившись на этот
«перерыв». Я снова набрала номер, на этот раз твердо намереваясь сказать ему,
что нам надо поговорить, выяснить, что с нами происходит, и решив признать свою
долю ответственности за то, что наши отношения зашли в тупик. Но прежде чем в
трубке раздался гудок, возле меня уже стояла Стеф, вооруженная до зубов всеми
необходимыми для поездки в Париж аксессуарами и донельзя взвинченная только что
состоявшимся отбором. У нее были сумки и туфли, ремни и драгоценности, чулки и
солнечные очки, и я оставила в покое телефон и постаралась сосредоточиться на
ее инструкциях.
Казалось бы, семичасовой перелет туристическим
классом, когда тело заковано в узкие кожаные брюки, плетеные босоножки и
приталенный пиджак, не может доставить большого удовольствия. Как бы не так.
Для меня это были семь самых блаженных часов. Поскольку мы с Мирандой
одновременно находились в воздухе – только она летела из Милана, а я из
Нью-Йорка, – получалось, что я попала в ту единственную ситуацию, когда она не
могла до меня дозвониться. Единственный благословенный день, когда моя
недосягаемость не была моей виной.
По причинам, мне не ясным, родители не
выказали ожидаемого восторга, когда я позвонила им и рассказала о предстоящей
поездке.
– Вот как? – спросила мама тем своим особенным
тоном, который подразумевал намного больше, чем эти два коротеньких слова. –
Так ты едешь в Париж? Сейчас?
– Что значит «сейчас»?
– Ну, просто теперь не самое подходящее время,
чтобы лететь в Европу, – неопределенно ответила она, хотя я чувствовала, что
комплекс вины еврейской матери уже готов лавиной обрушиться на мою бедную
голову.
– Почему это? А когда будет подходящее?
– Не расстраивайся так, Энди, просто мы давно
тебя не видели. Мы не жалуемся, ведь мы с папой понимаем, как много времени у
тебя отнимает работа, – но разве ты не хочешь хотя бы взглянуть на своего
племянника? Ему уже почти месяц, а ты его еще ни разу не видела!
– Не заставляй меня чувствовать себя
виноватой. Мне страшно хочется посмотреть на Айзека, но у меня просто…
– Ты же знаешь, мы с папой можем сами купить
тебе билет до Хьюстона.
– Да ты мне это уже сто раз говорила! Я знаю
это и очень вам благодарна, но дело не в деньгах. Я никак не могу оставить
работу, не могу просто сорваться и приехать, даже на выходные. А ты думаешь,
стоит лететь через всю страну только для того, чтобы в субботу утром Миранда
позвонила и велела привезти из химчистки свои вещи? Ты этого хочешь?
– Конечно, нет, Энди, просто я думала – мы
думали, – что ты сможешь поехать в следующие несколько недель, раз уж Миранда
собирается во Францию и все такое… И если бы ты поехала, тогда бы и мы с папой
поехали. А теперь ты летишь в Париж.
По ее голосу я поняла, что она на самом деле
хочет сказать: «Ты летишь в Париж и пренебрегаешь своими семейными
обязанностями».
– Мамочка, дай-ка я тебе все как следует
объясню. Я еду не в отпуск. Не я предпочла лететь в Париж, вместо того чтобы
посмотреть на своего новорожденного племянника. Это вовсе не мое решение, и ты
знаешь это, только почему-то не хочешь понять. Дело обстоит так: либо через три
дня я еду с Мирандой в Париж, либо меня уволят. Можешь ты предложить что-то
третье? Если да, то мне было бы очень интересно послушать что.
Она помедлила, а потом сказала:
– Нет, солнышко, конечно, нет. Мы все
понимаем. Я только надеюсь – надеюсь, что ты довольна тем, как все
складывается.
– Что ты этим хочешь сказать? – процедила я.
– Да ничего, ничего, – заторопилась мама, –
ничего, кроме того, что мы с папой надеемся, что ты счастлива. И ведь похоже,
что ты, хм… делаешь успехи. У тебя все в порядке?
Я немного смягчилась, потому что она,
несомненно, старалась изо всех сил.
– Да, мамочка, все замечательно. Мне вовсе не
хочется ехать в Париж, это будет сущий ад, работать придется двадцать четыре
часа в сутки. Но год подходит к концу, скоро весь этот кошмар будет позади.
– Я знаю, милочка, я знаю, что это был трудный
год. Я только надеюсь, что все для тебя закончится удачно. Вот и все.
– Я тоже на это рассчитываю.
Мы простились очень тепло, но у меня осталось
отчетливое ощущение, что родители во мне разочарованы.
Таможенный досмотр в парижском аэропорту стал
настоящим кошмаром, зато сразу по выходе я увидела элегантного водителя,
размахивающего табличкой с моим именем; одной рукой открыв передо мной дверь
автомобиля, другой он протянул мне сотовый телефон.
– Мисс Пристли просила, чтобы вы позвонили ей
по прибытии. Я взял на себя смелость ввести в память телефона номер ее отеля.
Она в апартаментах Коко Шанель.
– Гм… ладно. Спасибо. Пожалуй, я позвоню прямо
сейчас. – Я вполне могла бы этого и не говорить.
Но не успела я нажать хотя бы одну кнопку, как
телефон заверещал и экранчик озарился тревожным красным светом. Если бы только
водитель не смотрел на меня так выжидательно, я отключила бы звонок и
притворилась, что ничего не замечаю, но у меня было отчетливое ощущение: он
приставлен специально, чтобы следить за мной. Что-то в его взгляде говорило
мне, что не в моих интересах не услышать этот звонок.
– Алло? Это Андреа Сакс, – проговорила я
сугубо профессиональным тоном, в душе ни на йоту не сомневаясь, что звонит не
кто иной, как Миранда.
– Ан-дре-а! Сколько времени показывают ваши
часы?
Что это, какой-то подвох? Прелюдия к тому,
чтобы отругать меня за опоздание?
– Сейчас посмотрю. Вообще-то на них пять
пятнадцать, но я еще не перевела на парижское время. Значит, сейчас должно быть
одиннадцать пятнадцать утра, – бодро объявила я, надеясь начать наше великое
путешествие на мажорной ноте.
– Благодарю вас за все эти ненужные
подробности, Ан-дре-а. А могу я узнать, чем конкретно вы занимались последние
тридцать пять минут?
– Дело в том, что посадку несколько задержали,
а потом мне еще надо было…
