– Ан-дре-а! У меня нет времени на весь этот
вздор! – громко прошипела она – достаточно громко, чтобы трещотки за соседним
столиком навострили уши. – Меня никто не предупреждал об этом вручении, и я
сейчас совсем не в настроении. Я ухожу. – Она развернулась и стремительно
направилась к двери.
Я, спотыкаясь, поспешила за ней, но решила
воздержаться от того, чтобы схватить ее за плечо.
– Миранда! Миранда! – Она не обращала на меня
никакого внимания. – Миранда! А кто же примет награду «Подиума»? – шептала я,
пытаясь сохранять спокойствие, но так, чтобы она меня услышала.
Она круто повернулась и уставилась на меня.
– Вы думаете, мне есть до этого дело? Идите и
сами ее принимайте. – И не успела я вымолвить слово, как ее и след простыл.
О Боже! Это неправда. Сейчас я проснусь в
своей собственной – не шикарной, не королевской – самой обычной кровати и
пойму, что весь этот проклятый день – да чего там, весь этот проклятый год –
были всего-навсего изощренным ночным кошмаром. Не может быть, чтобы эта женщина
и вправду рассчитывала, что я, младший секретарь, взойду сейчас на эту сцену и
стану получать награду за заслуги «Подиума» в модной индустрии. Я с надеждой
оглядела зал: может, здесь есть еще кто-нибудь из «Подиума»? Никого. Я тяжело
опустилась на стул и попыталась привести в порядок мятущиеся мысли. Позвонить
Эмили или Брижит, попросить совета? Или просто уйти? Ее, похоже, эта награда не
слишком волнует. В трубке раздался гудок (я решила-таки позвонить Брижит –
надеялась, что она незамедлительно прибудет сюда и сама получит эту чертову
награду), – и тут я услышала: «…с благодарностью отдаем должное американскому
„Подиуму“ и той широте и профессионализму, с какими его сотрудники знакомят
американскую публику со всем происходящим в мире моды. Давайте же
поприветствуем всемирно известного редактора, истинную богиню модной индустрии
миз Миранду Пристли!»
Зал взорвался аплодисментами, и сердце мое
остановилось. Не было времени думать, проклинать Брижит за то, что она все это
допустила, проклинать Миранду за то, что она удрала и свалила получение награды
на меня, не было времени проклинать себя за то, что я придавала такое значение
этой своей ненавистной работе. Ноги сами несли меня к сцене: левой-правой,
левой-правой, три ступеньки вверх, вроде бы пока все в порядке. Если бы я не
была до такой степени потрясена, я бы обратила внимание, что бодрые
аплодисменты уступили место напряженному молчанию: зал пытался сообразить, кто
я такая. Но я ничего не замечала. Напротив, какая-то высшая сила заставила меня
улыбнуться, я приняла почетный знак из рук сурового на вид президента и
положила награду на трибуну. Только тут я подняла голову и увидела сотни
устремленных на меня глаз – любопытных, изучающих, удивленных. Я поняла, что
пропала.
Думаю, я стояла так не больше
десяти-пятнадцати секунд, но тишина была такой полной, такой подавляющей, что я
решила, будто уже умерла. Не было слышно ни звука: не стучали столовые приборы,
не звенели бокалы. Никто не спрашивал у соседа, кто это стоит на сцене вместо
Миранды Пристли, – они просто смотрели на меня. Бежали секунды, и я была
вынуждена заговорить. Я не помнила ни слова из той речи, которую Брижит
надиктовала мне час назад, поэтому пришлось справляться своими силами.
– Здравствуйте, – начала я, и собственный
голос показался мне ужасно громким. Я не знала, из-за микрофона ли это или
оттого, что у меня кровь прилила к голове, но голос дрожал как заячий хвост. –
Меня зовут Андреа Сакс, я секретарь… э… я работаю в «Подиуме». К сожалению,
Миранда… э… мисс Пристли… вышла на минутку, но я имею честь принять эту награду
от ее имени. Ну и конечно, от имени всего «Подиума». Спасибо вам… э… – я никак
не могла припомнить ни названия организации, ни имени ее президента, – всем за
эту честь. Я знаю, что выражу мнение всех своих коллег, если скажу, что мы
очень польщены.
Ну что за идиотка! И вот так я экала и
заикалась, пока не заметила, что публика начала хихикать. Оборвав свою речь на
полуслове, я спустилась со сцены со всем достоинством, на какое только была
способна, и лишь у самого выхода вспомнила, что забыла почетный знак. Какая-то
девушка из организаторов догнала меня в вестибюле, где я сгорала от стыда, и
подала его мне. Я подождала, пока она уйдет, и попросила одного из уборщиков
выбросить знак. Он пожал плечами и сунул его в пакет для мусора.
Ну что за стерва! Я слишком разозлилась и
слишком устала, чтобы придумать для нее какое-нибудь более оригинальное
ругательство, да и новые способы покончить с ней как-то не приходили в голову.
Мобильник заверещал, и, зная, что это она, я отключила звонок и потребовала у
женщины-администратора порцию джин-тоника.
– Пожалуйста, пусть кто-нибудь принесет, побыстрее,
пожалуйста.
Женщина посмотрела на меня и кивнула. Я
опустошила бокал двумя глотками и потащилась наверх – узнать, что ей надо. Шел
первый день моего пребывания в Париже, было всего два часа дня, а мне уже
хотелось умереть. Вот только смерть не входила в программу.
– Номер Миранды Пристли, – ответила я из
своего нового парижского офиса. Мой четырехчасовой блаженный отдых, призванный
заменить собой нормальный ночной сон, был грубо прерван в шесть утра
пронзительным верещанием телефона: звонила одна из секретарш Карла Лагерфельда.
Очень скоро я имела удовольствие заметить, что все абоненты, звонящие Миранде,
автоматически переводятся на мою линию. Было похоже, что весь город и его
окрестности знают о приезде Миранды и о том, где она остановилась, так что с
тех пор, как я переступила порог своей комнаты, мой телефон звонил не
переставая. Я уж не говорю о том, что на автоответчике было оставлено чуть ли
не три десятка сообщений.
– Привет, это я. Как там Миранда? Все
нормально? Ничего не случилось? Где она, почему ты не с ней?
– Привет, Эм! Спасибо, что позвонила. Ты-то
как себя чувствуешь?
– Что? А, я? Я нормально. Небольшая слабость,
но уже лучше. Пустяки. Как она?
– Да, я тоже хорошо себя чувствую, спасибо,
что спросила. Перелет, конечно, был достаточно утомительный, и мне никак не
удается поспать больше двадцати минут, потому что телефон звонит не переставая,
и вряд ли ему это надоест, и… да! Я произнесла речь экспромтом – то есть
сначала написала экспромтом, а потом произнесла… народу, правда, хотелось
послушать Миранду, но они этого не заслужили. В общем, выставила себя круглой
идиоткой и чуть не заработала инфаркт миокарда… но в остальном – ха! – в
остальном все круто.
– Андреа! Не придуривайся! Я же правда
беспокоюсь. У нас было мало времени на подготовку, и если что-нибудь пойдет не
так, ты же знаешь, что она свалит всю вину на меня.
– Эмили, не обижайся, пожалуйста, но я сейчас
не могу с тобой разговаривать. Не могу, и все тут.
