– Так ты решила, приезжаешь или нет?
– Э… нет, я еще не решила. Миранда завтра
вечером устраивает банкет, ей нужна моя помощь, в общем… Слушай, пап, извини,
но сейчас не самое лучшее время… Может, я тебе перезвоню?
– Ну да, конечно. – Он говорил весьма
сдержанно, но я уловила в его голосе разочарование.
– Вот и хорошо. Спасибо, что позвонил. Пока.
– Кто это? – спросила Миранда, не отрывая глаз
от расписания. Начался ливень, и ее голос заглушали капли, барабанившие по
крыше и стеклам лимузина.
– А, это мой отец. Из Америки.
Когда я только этого набралась? «Из Америки»?
– Чего же он хотел от вас, что шло бы вразрез
с вашими обязанностями относительно завтрашнего банкета?
В голове у меня пронеслись десятки вариантов
более или менее убедительной лжи, но не было времени продумать детали. А она
смотрела на меня так внимательно, что не оставалось ничего другого, как сказать
правду.
– Ничего особенного. Моя подруга попала в
аварию. Она сейчас в больнице. Вообще-то она в коме. А он просто позвонил
сказать мне, как у нее дела, и узнать, еду ли я домой.
Она выслушала, чуть покачивая головой, потом
взялась за экземпляр «Интернэшнл геральд трибюн», который заранее положили в
машину.
– Понимаю.
Никаких «мне очень жаль» или «и что же с вашей
подругой» – только холодное, рассеянное «понимаю» и недовольный взгляд.
– Но я не поеду домой, конечно, нет. Я же
знаю, как важно, чтобы я осталась, и я останусь. Я много думала, и я хочу
доказать вам, как я дорожу своей работой и своими обязанностями, так что я
никуда не поеду.
Сначала Миранда не сказала ничего. Потом слегка
улыбнулась:
– Ан-дре-а, я весьма рада вашему решению. Оно
верное, и очень важно, что вы это осознаете. Должна вам сказать, Ан-дре-а, у
меня с самого начала были относительно вас некоторые сомнения. Вы ничего не
знали о моде и не обнаруживали никакого желания узнать. Не думайте, что я не
замечала все те разнообразные способы, которыми вы доводили до моего сведения
ваше неудовольствие, когда я просила вас сделать что-либо, не соответствующее
вашему настроению. Вы неплохо справлялись, но само ваше отношение к своим
обязанностям было по меньшей мере неудовлетворительным.
– Миранда, пожалуйста, можно мне…
– Сейчас говорю я! И я хочу сказать, что, коль
скоро вы убедили меня в своей преданности работе, я могу с куда большим
основанием считать, что вы заслуживаете то место, о котором мечтаете. Вы можете
гордиться собой, Ан-дре-а.
На протяжении всего этого душераздирающего
монолога – от муки или от радости – мне казалось, что я упаду в обморок. И тут
она пошла еще дальше. Движением, столь несовместимым со всем, что составляло
натуру этой женщины, она положила свою ладонь на мою руку и произнесла:
– В вашем возрасте я была похожа на вас.
И прежде чем я успела произнести хоть слово,
водитель со скрежетом затормозил и вышел, чтобы открыть нам дверь. Я схватила
свою сумочку и ее сумочку и подумала, что это: самое большое унижение или самая
большая награда?
Мало что осталось у меня в памяти от того
первого парижского дефиле. Освещение было неважное, а музыка казалась чересчур
торжественной для такого, в сущности, маловразумительного зрелища. В этом
безграничном море эксцентрики мне больше всего запомнились собственные
физические страдания. Высокие ботинки от Шанель, которые Джоселин любовно
подобрала к обтягивающему кашемировому свитеру и шифоновой юбке, сдавливали мои
ступни подобно «испанскому сапогу». От выпитого накануне и от переживаний
раскалывалась голова. К горлу волнами подступала тошнота. Я стояла у дальней
стены зала – вместе с мелкой репортерской сошкой и вообще со всеми, кто не
удостоился сидячих мест. Одним глазом я поглядывала на Миранду, другим –
искала, где при необходимости можно более или менее незаметно проблеваться. «В
вашем возрасте я была похожа на вас…» «В вашем возрасте я была похожа на вас…»,
«…похожа на вас». Эти слова эхом отдавались у меня в голове, словно стучали в
висках два гулких молота.
Почти на целый час Миранда забыла о моем
существовании, но потом вспомнила и принялась названивать. Сначала, хоть мы и
находились в одном зале, она позвонила, чтобы потребовать «Пеллегрино». После
этого звонки следовали один за другим с интервалами от десяти до двенадцати
минут. Каждый из них пронзал мою бедную голову как дрель. Дри-и-и-инь.
«Свяжитесь с мистером Томлинсоном, он сейчас в самолете». (Глухонемой Папочка
не отвечал на шестнадцатый звонок подряд.) Дри-и-и-инь. «Уведомьте всех наших
сотрудников в Париже, что если они находятся здесь, это еще не значит, что они
могут пренебрегать своими обязанностями в Нью-Йорке, я лично проконтролирую
каждого!» (Сотрудники, до которых мне удавалось дозвониться, смеялись и бросали
трубку.) Дри-и-и-инь. «Достаньте мне нормальный американский сандвич с
индейкой, мне надоела здешняя ветчина». (Я прошагала в своих инквизиторских
ботинках три километра, но так и не нашла ей сандвич с индейкой. Не сомневаюсь,
что она заранее знала, что я ничего не найду, потому что дома, где они
продавались на каждом углу, она никогда не выражала желания их попробовать.)
Дри-и-и-инь! «К тому времени, как мы вернемся, на моем столе должны лежать
досье трех наиболее квалифицированных кандидатов на место повара». (Эмили
кашляла, кряхтела и хныкала, но все же обещала мне прислать всю информацию,
какая у нее была, с тем чтобы я могла составить «досье».) Дри-и-и-инь!
Дри-и-и-инь! Дри-и-и-инь! «В вашем возрасте я была похожа на вас».
Будучи больше не в состоянии смотреть на парад
отощалых манекенщиц, я выскользнула из зала, чтобы выкурить сигарету. Нетрудно
догадаться, что в тот момент, как я щелкнула зажигалкой, телефон снова
заверещал.
– Ан-дре-а! Ан-дре-а! Где, черт возьми, вы
ходите?
Я швырнула так и не зажженную сигарету и
устремилась обратно, мой желудок взмыл, как шейкер в руках бармена, и я поняла,
что меня непременно вырвет – вопрос только, где именно.
– Я в центре зала, Миранда, – сказала я,
проскальзывая в дверь и прижимаясь лопатками к стене, – слева от входа. Вы меня
видите?
Я смотрела, как она водит глазами по залу;
наконец ее взгляд остановился на мне. Я хотела убрать телефон, но она
продолжала яростно шипеть в трубку:
– Не двигайтесь, слышите? Стойте где стоите.
Можно подумать, вы не знаете своих обязанностей. Вам бы только шляться невесть
где, когда я вас ищу. Это неприемлемо, Ан-дре-а!
