– Спасибо, хорошо. Послушайте, ваш рассказ
попал ко мне и, должна сказать, очень мне понравился. Нужны, конечно, кое-какие
доработки, а язык стоит сделать немножко попроще – все-таки читают нас в
основном двенадцати-пятнадцатилетние. Но думаю, в феврале мы его напечатаем.
– Напечатаете? – Я не верила своим ушам. Я
послала этот рассказ в десяток журналов для подростков, потом сделала несколько
усложненный вариант и отослала в два десятка женских журналов, и никто мне даже
не ответил.
– Можете не сомневаться. Мы платим по полтора
доллара за слово, нужно, чтобы вы заполнили кое-какие бланки. Вы ведь прежде
уже писали для журналов?
– Вообще-то нет. Но я работала в «Подиуме»! –
поспешила добавить я, не задумываясь, чем это может мне помочь, тем более что
единственное, что я там писала, – записки в стиле Миранды Пристли (и ее
почерком). Причем основной целью этих записок было привести адресата в
священный трепет. Но Лоретта, судя по всему, не заметила моего прокола.
– Вот как? Сразу после университета я тоже
работала в «Подиуме» – ассистенткой в отделе моды. Этот год был для меня
полезнее, чем следующие пять.
– Да, там можно многому научиться. Мне
повезло, что я туда попала.
– А кем вы там работали?
– Я была секретаршей у Миранды Пристли.
– Да неужели? Бедная девочка, а я и не знала.
Подождите-ка, а это, случайно, не вас недавно уволили в Париже?
Слишком поздно я осознала, какую большую
ошибку совершила. Вскоре после того, как я вернулась домой, на «Шестой
странице» появилась довольно обстоятельная заметка о происшедшем скандале:
наверняка проболталась какая-нибудь трещотка – их тогда вокруг было пруд пруди.
Поскольку процитировали они меня слово в слово, я ума не могла приложить, кто
еще, кроме них, мог обо всем растрезвонить. И ведь я имела глупость забыть, что
не только я читаю «Шестую страницу». Наверняка мой рассказик теперь нравится
Лоретте меньше, чем три минуты назад, но, как говорится, слово не воробей.
– Хм… да. На самом деле все не так плохо, как
там описано. Эта «Шестая страница»… Вечно там делают из мухи слона. Нет,
правда.
– В этот раз, надеюсь, нет? Кто-то должен был
поставить эту женщину на место, если это были вы... что ж, преклоняюсь и
завидую. Она изводила меня целый год, при этом мы даже словом не перемолвились.
Послушайте, я сейчас тороплюсь, у меня деловой обед, но, может, мы с вами
встретимся? Вам все равно надо прийти заполнить бумажки, а мне было бы очень
интересно с вами познакомиться. Если у вас есть какие-то стоящие работы,
приносите с собой.
– Здорово. Просто здорово.
Мы договорились на следующую пятницу, на три
часа, и я повесила трубку, все еще не веря в реальность происходящего. Кайл и
Джил ушли собираться и паковать вещи, а малыша оставили с Лили. Он сразу же
принялся кукситься, да так, что, казалось, еще немного, и его будет не унять. Я
взяла его на руки, прижала к плечу, потерла ему спинку через фланелевую
распашонку, и – надо же! – он перестал орать.
– Никогда не угадаешь, кто это был, – пропела
я, вальсируя по комнате с Айзеком, – звонила редактор отдела художественной
прозы журнала «Севентин». Меня опубликуют!
– Ну да? Какую-нибудь историю из твоей жизни?
– Не из моей жизни, а из жизни Дженнифер.
Всего две тысячи слов, не так много, но это только начало.
– Еще бы. У сопливой девчонки что-то
получилось, и она уже не смотрит на своих близких. Помню я этот рассказик. Что
ж, совсем неплохо. – Лили ухмыльнулась и закатила глаза.
– Это все мелочи. Главное, они опубликуют его
в февральском номере и заплатят мне три тысячи баксов. Здорово, а?
– Поздравляю, Энди. Это замечательно. Это
будет как бы твоя реклама, верно?
– Ну да. Конечно, это не «Нью-Йоркер», но
начало очень хорошее. Может, если мне удастся протолкнуть еще пару-тройку вещей
в разные журналы, что-нибудь и получится. В пятницу мы с этой женщиной
встречаемся, и она просила принести все, что у меня еще есть. И даже не
спросила, говорю ли я по-французски. И еще она терпеть не может Миранду. С этой
Лореттой можно иметь дело.
Я отвезла техасскую компанию в аэропорт, в
«Макдоналдсе» купила для нас с Лили жирный и калорийный обед (чтобы порадовать
желудок после съеденных утром печенюшек) и провела остаток дня – и весь
следующий день, и весь день после него, – сочиняя рассказики для на дух не
выносящей Миранду Лоретты.
– Будьте добры, ванильный капуччино, –
попросила я незнакомого бармена из кафе «Старбакс», что на Пятьдесят седьмой
улице. Прошло уже пять месяцев с тех пор, как я была здесь последний раз –
балансировала с подносом, заставленным чашками, заваленным снедью, и спешила
предстать пред очи Миранды прежде, чем у нее лопнет терпение и она меня уволит.
Каждый раз, как я об этом думала, я приходила к одному и тому же выводу,
намного приятнее быть уволенной за то, что ты послала хозяйку к черту, чем за
то, что ты принесла два пакетика сахарозаменителя вместо двух кусочков
нерафинированного сахара. Результат такой же, но зато игра стоила свеч.
Кто бы мог подумать, что в кафе «Старбакс» так
часто меняются продавцы? За прилавком не было ни одного знакомого лица, мне
даже показалось, что прошло намного больше, чем пять месяцев. Я одернула свои
черные брючки – хорошего покроя, хоть и не от известного дизайнера – и
специально проверила, не забрызгала ли я брючины уличной грязью. Я знала целую
редакцию лучших в мире специалистов по гламуру, которые возмутились бы и
постарались меня в этом разубедить, но мне все равно казалось, что сейчас,
отправляясь на второе в моей жизни собеседование, я выгляжу чертовски здорово.
И дело было не только в том, что теперь я уже знала, что костюмы в редакциях
никто не носит; неизвестно почему (думаю, просто потому, что я надышалась
тамошнего особенного воздуха), но год, проведенный в мире высокой моды,
запечатлелся в подкорковых дебрях моего мозга.
Кофе был такой горячий – чуть ли не
обжигающий, но и это было хорошо в зябкий, промозглый день, когда за окном
сгущались серенькие сумерки, а прохудившееся небо сеяло на город не то снежную
крупу, не то изморось. Обычно такие дни действуют на меня угнетающе, а это был
чуть ли не самый унылый день и без того самого унылого в году месяца (февраля);
в дни, подобные этому, даже оптимисты с головой залезают под одеяло, а
пессимисты бывают уверены, что без упаковки антидепрессантов им этот день не
пережить. Но кафе было залито мягким светом, и народу было как раз в меру, и я
уютно устроилась в большом зеленом кресле и постаралась не думать о том, кто
обтирался о его спинку своими немытыми волосами.
