По какому-то удивительно удачному стечению
обстоятельств мне более месяца предстояло проработать в отсутствие хозяйки –
каждый год она брала отпуск так, чтобы он начинался за неделю до Дня
благодарения и кончался сразу после Нового года. Как правило, она проводила
несколько недель в своей лондонской квартире, но в этом году, как мне сказали,
она потащила своего мужа и дочек в поместье Оскара де ла Ренты в Доминиканской
Республике, а Рождество и Новый год собиралась встречать в Париже, в отеле
«Ритц». Кроме того, меня предупредили, что хотя она и «в отпуске», но на самом
деле пребывает в состоянии полной и непрерывной боевой готовности, что надлежит
делать и всем ее служащим. В ее высочайшее отсутствие я буду как следует
вышколена, и это избавит Миранду от страданий, причиняемых моими промахами,
каковые в период обучения неизбежны. Это звучало обнадеживающе. Итак, ровно в
семь часов утра я вписала свое имя в регистрационную книгу и впервые прошла
через турникет. «Не робейте!» – крикнул мне вслед Эдуардо за секунду до того,
как двери лифта сомкнулись.
На Эмили были замечательная блузка –
облегающая и мятая одновременно – и оливкового цвета брюки. Она ждала меня в
приемной с чашкой кофе и новым декабрьским номером «Подиума» в руках. Ее
высокие каблуки покоились на стеклянном кофейном столике, был хорошо виден
черный кружевной бюстгальтер сквозь хлопок блузки. Непричесанные рыжие волосы,
рассыпавшиеся по плечам, и немного размазанная губная помада придавали ей такой
вид, словно последние трое суток она провела в постели.
– Добро пожаловать, – невнятно пробормотала
она, внимательно окидывая меня взглядом, так же как это только что сделал
охранник. – Славные сапоги.
У меня дрогнуло сердце. Она серьезно? Или
издевается? По ее тону понять это было невозможно. Ступни у меня болели, пальцы
были чудовищно сжаты, но если меня и правда похвалили, то за такой комплимент
от человека из «Подиума» стоило пострадать.
Эмили чуть задержала на мне взгляд, потом
сбросила со стола ноги и театрально вздохнула:
– Что ж, начнем. Тебе очень повезло, что ее
сейчас нет… Дело, конечно, не в том, что она… Одним словом, она классная, –
закончила Эмили, и в этом проявилась (как я потом поняла) классическая паранойя
внутренней политики «Подиума». Паранойя заключалась в том, что стоило служащим
«Элиас-Кларк» помянуть – пусть и заслуженно недобрым словом – Миранду Пристли,
как их мгновенно сковывал невыразимый страх, что она непременно узнает об этом,
и совершался поворот на сто восемьдесят градусов. Впоследствии я часто
развлекалась, наблюдая, как коллеги всячески стараются загладить богохульство,
которое незадолго до этого себе позволили.
Эмили пропустила свою карточку через
считывающее устройство, и мы молча пошли по извилистым коридорам к самому
центру помещения – туда, где располагался кабинет Миранды. Я смотрела, как
Эмили открывает двустворчатые двери; войдя, она бросила сумку и пальто на один
из столов у входа в апартаменты нашей начальницы.
– Теперь это твое место, – указала она на
полированный столик в форме перевернутой буквы «г», стоявший напротив ее
собственного. На столе были: новенький бирюзовый компьютер «Ап-Мак», телефон и
пластиковая горка для документов, в ящиках уже лежали ручки, скрепки и записные
книжки. – Я оставила тебе почти все свои канцелярские принадлежности. Мне проще
заказать для себя новые.
Эмили только что повысили до старшего
секретаря, и для меня освободилось место младшего. Элисон уже покинула
приемную, заняв должность в отделе косметики, где в ее обязанности входило
тестирование новинок и подробное описание косметических средств, увлажняющих
кремов и всяческих шампуней. Я не была уверена, что работа в качестве секретаря
Миранды дает надлежащую подготовку для выполнения этих функций, но впечатление
было сильное. Факт оставался фактом: те, кто работал на Миранду, неплохо
устраивались в жизни.
Остальные служащие начали прибывать около
десяти часов, всего в редакции работало человек пятьдесят. Самым большим был
отдел моды с тридцатью сотрудниками, включая помощников по аксессуарам. Повсюду
слонялись люди из отделов косметики, макияжа и из арт-секции. Почти все они
заглядывали к нам, чтобы поболтать с Эмили, услышать какую-нибудь сплетню о ее
хозяйке и посмотреть на сотрудников. В то первое утро я перезнакомилась с
массой людей, и все они были до крайности ухоженные, все белозубо улыбались и,
казалось, были искренне мне рады.
Все мужчины были откровенными геями,
облаченными в облегающие кожаные брюки и рубчатые майки, которые обтягивали их
выпуклые бицепсы и рельефные мышцы торса. Арт-директор, стареющий блондин с
начинающими редеть волосами цвета шампанского, выглядел так, будто посвятил всю
свою жизнь соперничеству с Элтоном Джоном: он пользовался подводкой для глаз и
носил мокасины из кроличьего меха. Здесь это было в порядке вещей. У нас в
университете были голубые, я даже дружила с несколькими, но ни один из них не
выглядел так, как эти. Казалось, вокруг меня собрали полный актерский и
технический состав бродвейского мюзикла «Рента» – только с лучшими костюмами.
Женщины, или, точнее, девушки, были красивы, и
каждая – по-своему. Они будоражили воображение. Большинству на вид было лет
двадцать пять, и ни одной из них нельзя было дать больше тридцати. Почти у всех
на безымянных пальцах сияли огромные кольца с бриллиантами, но, глядя на этих
девушек, невозможно было представить себе, что они когда-либо рожали – или
вообще могли родить. Они входили и выходили, двигаясь на своих
десятисантиметровых каблуках плавно и грациозно, протягивали мне свои ухоженные
молочно-белые руки с длинными пальцами и называли себя: «Джоселин, я работаю с
Хоуп», «Николь из отдела моды» или «Стеф, я занимаюсь аксессуарами». Только
одна девушка, Шейна, была ниже ста восьмидесяти, но она была такой субтильной,
что, казалось, ей не выдержать еще пары сантиметров. Все они весили меньше
пятидесяти пяти килограммов.
Я сидела на вращающемся стуле и пыталась
запомнить все эти имена – и тут вошла девушка, которая была красивее всех
виденных мной сегодня. На ней был кашемировый свитер, похожий на нежное розовое
облако. Изумительные белокурые локоны ниспадали на плечи. На ее сто восемьдесят
с лишним сантиметров роста, казалось, приходилось ровно столько веса, сколько
нужно, чтобы тело сохраняло вертикальное положение; при этом двигалась она с
грацией танцовщицы. На ее щеках играл румянец, на руке сверкало обручальное
кольцо с бриллиантом в четыре карата. Наверное, она перехватила мой взгляд,
потому что сунула руку мне под нос.
– Я сама это придумала, – объявила девушка,
любуясь своей рукой и следя за моей реакцией.
Я посмотрела на Эмили, чтобы она намекнула
мне, кто это может быть, но Эмили разговаривала по телефону. Я полагала,
девушка имеет в виду, что она сама придумала дизайн своего кольца, но тут она
сказала:
