– Нет, правда, Энди, это место с богатой
культурой, ты бы там нашла чем заняться. Нам бы очень хотелось, чтобы ты
приезжала к нам почаще. Это неправильно, что мы видимся только в этом доме, –
сказала она и потащила меня в гостиную. – Если ты можешь вынести Эйвон, то, уж
конечно, вынесешь и Хьюстон.
– Смотри-ка, эта Энди Джей, наша большая
занятая девочка вырвалась-таки из Нью-Йорка. Выйди поздороваться! – закричала
мама, появляясь из кухни. – А я думала, ты позвонишь со станции.
– Миссис Майерс встречала Эрику, вот и
подбросила меня. А когда будем есть? Я просто умираю с голоду.
– Сейчас и будем. А ты не хочешь помыться с
дороги? Мы подождем, а то ты с поезда немножко взъерошенная. Ты же знаешь, будет
лучше, если…
– Ну, мамочка! – бросила я на нее умоляющий
взгляд.
– Энди! Сногсшибательно выглядишь. Ну-ка дай
твоему старику тебя обнять. – Мой папа, высокий и в свои пятьдесят с небольшим
все еще очень красивый, улыбался мне из коридора. Я заметила, что за спиной он
прятал коробку с набором для игры в скраббл. Подождав, пока все перестанут
смотреть на него, он показал коробку мне и крикнул: – Достанется тебе от меня.
Считай, что я предупредил.
Я улыбнулась и кивнула. Вопреки здравому
смыслу я почувствовала такую радость от того, что следующие сорок восемь часов
мне предстоит провести с семьей, какой не чувствовала ни разу за последние
четыре года. День благодарения был моим любимым праздником, и в этом году я
ждала его с особым нетерпением.
Мы собрались в столовой и увлеченно занялись
грандиозным обедом, заказанным мамой и вполне соответствующим еврейским
представлениям о пиршестве в канун Дня благодарения. Бейгели с копченой
лососиной и брынза, сиг и картофельная запеканка – все профессионально
разложено на сервировочных подносах, все дожидается бумажных тарелочек, пластмассовых
вилок и ножей. Мама смотрела, как насыщается ее семейство, и ее лицо светилось
такой гордостью, словно она сама всю неделю готовила, чтобы накормить своих
крошек.
Я рассказывала о своей работе, изо всех сил
стараясь описать ее суть, хотя сама еще до конца не разобралась в ней. Я
подумала, не слишком ли отдает идиотизмом рассказ о юбочной мобилизации и о
том, сколько часов я провела, пакуя подарки, и об электронном пропуске, который
сообщает обо всем, что ты делаешь. Было нелегко убедить всех в
целесообразности, необходимости и даже важности того, что я делаю. Я говорила и
говорила, но мне не удавалось раскрыть перед ними этот мир, который был совсем
близко, в часе езды на машине – и словно бы в другом измерении. Они кивали,
улыбались, задавали вопросы, притворялись заинтересованными, но я знала, что
все это чуждо им – чуждо и непонятно, как иностранная речь, – и это
неудивительно, ведь они, как и я всего пару недель назад, никогда не слышали о
Миранде Пристли. Меня их непонимание не слишком расстроило: пусть в моей работе
порой было чересчур много театральных эффектов и благоговения перед
начальством, она все же восхитительна. Просто высший класс. Против этого ведь
никто не будет возражать?
– Ну как, Энди, думаешь, хватит тебя на год?
Может, ты даже хочешь побыть там подольше, а? – Отец положил себе рыбку.
В моем контракте с «Элиас-Кларк» было сказано,
что я нанимаюсь к Миранде на год – если до этого меня не уволят (что вполне
могло произойти). И если за это время я обнаружу высокий профессионализм и
инициативность – это не было упомянуто в договоре, но подкреплялось словами
Эмили, Элисон и десятка служащих из отдела кадров, – мне будет предоставлена
возможность самой выбрать работу, которой я хотела бы заниматься в дальнейшем.
Ожидалось, конечно, что это будет работа в «Подиуме» или по крайней мере в
«Элиас-Кларк», но я могла потребовать чего угодно – от места обозревателя
отдела культуры до должности ответственного за контакты с голливудскими
знаменитостями. Десять из десяти секретарш, которые работали у Миранды до меня,
предпочли отдел моды «Подиума» или другого журнала «Элиас-Кларк». Работа в
офисе Миранды представляла собой кратчайший путь от незначительной должности к
вполне достойному, престижному месту.
– Ну конечно. Пока все идет просто прекрасно.
Эмили… хм… иногда придирается, но это не важно. А так все замечательно. Если
послушать, что рассказывает Лили о своих экзаменах или Алекс – о своей
проклятой работе, – так мне просто повезло. Ну где бы еще мне удалось в первый
же день поездить по городу в автомобиле с шофером? Нет, правда. В общем, я с
нетерпением жду возвращения Миранды. Думаю, я к нему готова.
Джил закатила глаза и бросила на меня взгляд,
который означал: «Не заливай, Энди, мы обе знаем, что ты работаешь – если это
можно назвать работой – на психопатку, окружившую себя свихнувшимися на моде
доходягами, и сейчас рисуешь эту розовую картинку, только чтобы самой не сойти
с ума», – но вместо этого она сказала:
– Здорово, Энди, правда здорово. Чудесная
возможность.
Да, Джил единственная из сидящих за столом
могла меня понять, ведь до того, как она поселилась у черта на рогах, она год
проработала в небольшом частном музее в Париже и проявляла интерес к haute
couture. Это был интерес скорее эстета, чем потребителя, но она неплохо узнала
подноготную мира моды.
– У нас тоже есть хорошая новость, –
продолжила она, взяв за руку Кайла; он положил бейгель и протянул ей обе руки.
– Ну слава Богу! – воскликнула мама, вздыхая,
словно с ее плеч наконец сняли стокилограммовый груз, который она таскала лет
двадцать. – Давно пора!
– Да уж, поздравляем вас обоих! Должен
сказать, заставили вы мамочку поволноваться. Вы ведь давно не молодожены, мы уж
думали… – Отец, сидящий во главе стола, выразительно поднял брови.
– Вот здорово! Давненько я хотела стать тетей!
И когда ждать маленького?
Оба они выглядели растерянными, и я вдруг
испугалась, что мы все не так поняли, что «хорошие» новости заключаются в том,
что они решили перебраться в новый просторный дом в своем же дремучем Хьюстоне;
а может, Кайл наконец решил бросить юридическую фирму своего папаши и открыть
вместе с моей сестрой галерею, о которой она всегда мечтала. Может, мы слишком
поторопились – потому что слишком уж хотели услышать, что вот-вот у нас
появится внучка или племянник. Родители в последнее время только об этом и
говорили, то так, то эдак прикидывали, почему у сестры и Кайла – ведь им уже за
тридцать и они женаты четыре года – все еще нет детей. За последние полгода
этот вопрос из любимой семейной темы вырос до уровня назревшего кризиса.
