Сестра, казалось, была встревожена. Кайл
нахмурил брови. Родители словно воды в рот набрали. Напряжение росло, Джил
встала со стула, подошла к Кайлу и села ему на колени. Она полуобняла его за
шею и зашептала что-то на ухо. Я взглянула на маму – она будто только что
очнулась от обморока, между бровями у нее залегла глубокая складка.
Вдруг они захихикали, повернулись к столу и в
один голос объявили:
– Мы ждем ребенка.
И у всех отлегло от сердца. И все захохотали
как сумасшедшие. И стали обниматься. Мама сорвалась с места так стремительно,
что перевернула стул, а потом и горшок с кактусом, примостившийся у двери. Отец
крепко обнял Джил и поцеловал ее в обе щеки и в макушку, и – впервые со дня их
свадьбы – он поцеловал и Кайла.
Я постучала вилкой о банку вишневой шипучки и
заявила, что нам нужен тост.
– Давайте поднимем бокалы, все вместе поднимем
бокалы за прибавление в семействе Сакс. – Кайл и Джил посмотрели на меня
многозначительно. – Формально он Харрисон, но в душе, конечно, будет настоящим
Саксом. За Кайла и Джил, будущих лучших в мире родителей лучшего в мире
ребенка.
Мы чокнулись банками с газировкой и кружками с
кофе и выпили за ухмыляющуюся парочку и сестрицыну талию, обхват которой пока
еще составлял шестьдесят сантиметров. Я убирала со стола, бросая все, что на
нем оставалось, в пакет для мусора, в то время как мама прилагала все усилия,
чтобы убедить Джил назвать ребенка в честь какого-нибудь умершего родственника.
Кайл потягивал кофе и явно был доволен собой. Около полуночи мы с папой наконец
уединились в его кабинете и приступили к игре.
Он включил стерео, и комнату заполнил мерный
шум льющейся воды – так он делал всегда, когда у него были пациенты, чтобы до
них не долетали звуки дома, а в доме не слышали, какие проблемы обсуждаются в
кабинете. Как у любого уважающего себя психотерапевта, в дальнем углу кабинета
у него стоял серый кожаный диван; он был очень мягкий, и я любила лежать на
нем, положив голову на валик. Еще там стояли три стула; спереди сиденья у них
были приподняты, и они поддерживали пациента в особом положении, которое мой
отец называл «эмбриональным». Стол был полированый, черный, на нем возвышался
монитор с плоским экраном; кресло – под стать столу: черное, кожаное, с высокой
спинкой, очень удобное. Стеклянная стена стеллажей с книгами по психиатрии,
коллекция бамбуковых тростей в высокой хрустальной напольной вазе и несколько
цветных репродукций в рамках (единственное яркое пятно в комнате) довершали
футуристическое убранство кабинета. Я уселась на пол между диваном и столом,
отец сделал то же самое.
– Давай рассказывай, что происходит, Энди, –
сказал он, передавая мне коробочку с буквами, – тебя, наверное, сейчас
переполняют эмоции.
Я достала семь костяшек и аккуратно разложила
их перед собой.
– Да, сумасшедшие были дни. Сначала переезд,
потом работа. Это странное место, мне даже трудно объяснить. Все красивые,
стройные, носят потрясающую одежду. И все вроде бы такие милые, такие дружелюбные.
Похоже даже, что у них что-то вроде медикаментозной эйфории. Я не знаю…
– Что? Что ты не знаешь?
– Я не могу понять самой сути, но у меня такое
ощущение, словно я в карточном домике и он вот-вот развалится. Дело не в том,
что я работаю в журнале мод, а это несерьезно. Конечно, до сих пор все, что я
делала, было довольно-таки бессмысленно, но я не об этом. Стимул у меня есть,
ведь всегда хочется добиться успеха в новом деле, правда?
Он кивнул.
– Конечно, это классная работа, хотя я и
сейчас не уверена, что она поможет мне попасть в «Нью-Йоркер». Наверное, надо
ждать худшего, ведь до сих пор все шло слишком уж гладко, слишком хорошо, чтобы
быть правдой. Хотя, может, я просто сошла с ума.
– Это вряд ли, деточка, я думаю, ты просто
очень чувствительна. Но знаешь, я согласен с тем, что тебе повезло. Люди могут
прожить всю жизнь – и не увидеть того, что увидишь ты за один этот год. Ты
только подумай! Ты едва закончила университет – и уже работаешь у самой
влиятельной женщины в самом престижном журнале и в крупнейшем журнальном
издательстве в мире. Ты увидишь, как крутятся колесики в самом сердце
механизма. Если ты будешь держать ушки на макушке и добросовестно выполнять
свои обязанности, ты за один год узнаешь больше, чем многие твои коллеги за всю
свою карьеру.
В центре доски он выложил свое первое слово:
УДАР.
– Неплохо для начала, – сказала я и подсчитала
очки, умножив их на два, потому что это было первое слово, открывающее игру.
Папа: 22 очка; Энди: 0. Мои буквы не выглядели многообещающе, но потом я вдруг
поняла, что, если бы у меня было еще одно А, я смогла бы написать ПРАДА, но это
имя собственное и, конечно, не считается. Вместо этого я прибавила к Д Е и А и
получила свои жалкие шесть очков.
– Я хочу убедиться, что ты встряхиваешь
по-честному, – сказал папа, размахивая коробкой с буковками. – Чем больше я об
этом думаю, тем больше мне кажется, что для тебя грядут великие перемены.
– Надеюсь, ты прав, по крайней мере обрезков
оберточной бумаги мне теперь хватит надолго. Может, и получше что-нибудь
подвернется.
– Обязательно, детка, непременно. Вот увидишь.
Тебе, может быть, кажется, что ты занимаешься чепухой, но это не так, поверь
мне. Это начало чего-то грандиозного, я чувствую. Я тут разузнал кое-что о
твоем боссе. Эта Миранда считается женщиной с тяжелым характером, что верно, то
верно. Но я думаю, тебе она понравится. И еще я думаю, что и ты ей понравишься.
Весьма довольный собой, он составил на доске
слово СКАТЕРТЬ, использовав мое Е.
– Надеюсь, ты прав, папочка, я очень на это
надеюсь.
– Она главный редактор «Подиума», ну, знаете,
это журнал мод, – настойчиво твердила я в трубку, сдерживаясь из последних сил.
– А! Поняла, о ком вы! – сказала Джулия,
младший агент по рекламе из «Книг для молодежи». – Классный журнал, и мне
страшно нравятся эти письма, где девочки-подростки рассказывают о своих
проблемах. Неужели все это правда? Помните одно письмо, там…
– Нет, нет, это не для подростков, это скорее
для взрослых женщин (теоретически по крайней мере). Как, вы действительно
никогда не видели «Подиум»? (Да неужто такое вообще возможно, думала я.) В
общем, ее фамилия ПРИСТЛИ. Да, Миранда, – сказала я с поистине ангельским
терпением.
Интересно, как бы она отреагировала, если бы
узнала, что я говорила по телефону с человеком, который никогда не слышал ее
имени? Вряд ли ей бы это понравилось.
