– Едем назад в «Элиас-Кларк-билдинг», – со
вздохом сказала я водителю, он вырулил на проезжую часть, и мы направились на
юг, к Парк-авеню. Этим маршрутом я ездила ежедневно, иногда даже по два раза в
день, и знала, что у меня всего шесть минут, чтобы перевести дух, собраться с
мыслями и придумать, как получше замаскировать пятна от пепла и пота, которые,
похоже, стали неотъемлемым украшением моего замшевого наряда от Гуччи. Туфли
безнадежны, хотя, может, с ними и сумеют что-нибудь сделать мастера, которых
для этого специально держат в «Подиуме». На дорогу на этот раз ушло всего
четыре с половиной минуты, и я, будто стреноженный жираф, заковыляла к дверям
на единственном уцелевшем каблуке высотой десять сантиметров. Быстренько в
кладовую – переобуться в ультрамодные высокие (до колена) темно-бордовые сапоги
от Джимми Чу; они здорово смотрелись с юбкой из мягкой кожи, которую я надела,
швырнув свои замшевые брюки в груду вещей, ожидающих «суперделикатной чистки»
(цены у них от семидесяти пяти долларов). Оставалось только привести в порядок
лицо; одна из редакторов в костюмерной, глянув на мой потекший макияж,
подтолкнула ко мне коробку с косметикой.
«Совсем неплохо», – подумала я, увидев себя в
одном из больших, в человеческий рост, зеркал, которые здесь были повсюду. Даже
не догадаешься, что всего пару минут назад я была на волосок от того, чтобы
разбиться самой и прикончить любого на моем пути. Я уверенно вошла в роскошное
помещение секретариата, откуда вела дверь в апартаменты Миранды, и спокойно
заняла свое место, зная, что у меня есть несколько свободных минут, пока она не
закончит обедать.
– Ан-дре-а, – позвала она из своего кабинета,
от которого, несмотря на продуманную до мелочей обстановку, отчаянно веяло
холодом, – Где автомобиль и собака?
Я сорвалась с места и побежала так быстро, как
только можно бежать по ворсистому ковровому покрытию на двенадцатисантиметровых
каблуках.
– Я передала машину служащему в гараже, а
Митци – вашему привратнику, – сказала я, стоя перед ее столом и гордясь тем,
что сохранила в целости машину, собаку и даже себя.
– И зачем вы это сделали? – рявкнула она,
глянув на меня поверх ежедневного выпуска «Женской одежды» – в первый раз с тех
пор, как я вошла. – Ведь я же ясно сказала вам доставить их сюда, сейчас
подъедут девочки, и нам понадобится машина.
– Ой, на самом деле я думала, вы сказали, что
хотите, чтобы…
– Достаточно. Ваши оправдания интересуют меня
меньше всего. Заберите машину и собаку и доставьте сюда. Все должно быть
сделано через пятнадцать минут. Вам ясно?
Пятнадцать минут? Бредит она, что ли? Мне
понадобится минута или две, чтобы спуститься, еще четыре или шесть – чтобы
добраться до ее квартиры, а потом еще примерно часа три, чтобы найти бульдога в
восемнадцати комнатах, извлечь со стоянки своенравную колымагу и проехать на
ней двадцать кварталов назад к офису.
– Ну конечно, Миранда, через пятнадцать минут.
Меня затрясло сразу же, как я выбежала из ее
кабинета; даже стало интересно, можно ли в двадцать три года – в цвете, что
называется, лет – получить разрыв сердца. Первая же сигарета, которую я
закурила, приземлилась прямо на кончик моего сапога и, вместо того чтобы сразу
же упасть на пол, продержалась там достаточно долго, чтобы прожечь аккуратную
маленькую дырочку.
– Здорово, – пробормотала я, – все это просто
чертовски здорово.
Подведем черту под моими сегодняшними
потерями: похоже, это новый персональный рекорд. «Может, она подохнет раньше,
чем я вернусь. – Я рассудила, что сейчас самое время подумать о светлой стороне
вещей. – Может быть – ведь не исключено же такое, – она сляжет от чего-нибудь
редкого, экзотического, и это освободит нас от нее на какое-то время». Я с
наслаждением затянулась в последний раз, растоптала окурок и велела себе быть
благоразумной. «Ты ведь не хочешь, чтобы она умерла, – думала я, вытягиваясь на
заднем сиденье, – ведь если это произойдет, у тебя не останется никакой надежды
прикончить ее своими руками. А вот это-то и будет настоящая неприятность».
Я была полной невеждой, когда, явившись на
свое первое собеседование, вошла в один из прославленных лифтов «Элиас-Кларк»;
лифты эти были самым популярным транспортным средством в роскошном мире высокой
моды. Я и понятия тогда не имела о том, что наиболее осведомленные журналисты,
пишущие для колонок светской хроники, завсегдатаи светских раутов и влиятельные
фигуры массмедиа неустанно охотятся за безукоризненно элегантными, одетыми в
соответствии с последними веяниями моды пассажирами этих бесшумно скользящих
лифтов. Я в жизни не видала женщин с такими сияющими светлыми волосами, не
знала, что на поддержание достигнутого эффекта они тратят по шесть тысяч
долларов в год и что человек посвященный может определить, какой именно стилист
красил эти волосы, лишь мельком глянув на его творение. Я никогда не встречала
таких красивых мужчин. Они были в замечательной форме – не слишком мускулисты,
ведь это «несексуально», – но, глядя на их трикотажные обтягивающие майки и
облегающие кожаные брюки, вы всегда понимаете, что видите перед собой фанатов
гимнастических залов. Сумки и туфли, каких не бывает у простых смертных, так и
кричали: «Прада! Армани! Версаче!» Я слышала от друга своего друга, помощника
редактора журнала «Шик», что частенько те или иные аксессуары встречаются в
этих самых лифтах со своими творцами – трогательное свидание, во время которого
Миуччиа, Джорджио или Донателла могут еще раз полюбоваться туфлями на шпильках
из своей летней коллекции 2002 года или сумочкой из прозрачных бусинок, бывшей
частью весенней коллекции. Да, я знала, что жизнь моя изменится, но не была
уверена, что к лучшему.
