– Девять с половиной. – Я достала из шкафчика
бутылочку «Пеллегрино» и наполнила стакан.
– Девять с половиной. Нет, сейчас. Нет, Джеф,
я не шучу. Прямо сейчас. У Андреа тапочки – красные тапочки, – а Она вот-вот
появится. Спасибо.
В этот момент я заметила, что за те четыре
минуты, пока я была внизу, Эмили успела сменить свои линялые джинсы на кожаные
брюки, а кроссовки – на босоножки на шпильках. Она прибралась, смела все со
столов в ящики и спрятала в шкаф подарки, которые мы не успели отослать на
квартиру к Миранде. Эмили подкрасила губы и щеки и сейчас жестом приказывала
мне поторапливаться.
Я схватила пакет с газетами и вытряхнула их на
столик с подсветкой в кабинете Миранды. Эмили говорила, что Миранда по
нескольку часов простаивает возле этого столика, изучая присланные фотопленки.
И она любит, чтобы здесь же были разложены ее газеты. Я сверилась с блокнотом,
чтобы не перепутать порядок. Сначала «Нью-Йорк таймс», затем «Уолл-стрит
джорнал», а уж потом «Вашингтон пост»: одно за другим, по порядку, в котором я
не улавливала никакой системы, издания ложились на стол, и каждое новое чуть накрывало
предыдущее, пока наконец не образовался широкий веер. Единственным исключением
была «Женская одежда»: ее следовало класть посреди рабочего стола.
– Она здесь! Андреа, выходи, она уже
поднимается, – послышался снаружи свистящий шепот Эмили, – только что звонил
Юрий, он уже высадил ее возле здания.
Я положила «Одежду» на стол, поставила
«Пеллегрино» на льняную салфетку (с какой стороны стола, я никак не могла
вспомнить) и бросилась из кабинета, метнув последний взгляд, чтоб
удостовериться, что все в порядке. Джеф, ассистент из кладовой, помогавший
организовывать выставку одежды, швырнул мне закрытую коробку и тут же исчез. Я
открыла ее. Там была пара босоножек от Джимми Чу: на высоких каблуках, с
прихотливо переплетенными ремешками из верблюжьей шерсти, с пряжками
посередине. Стоили они, наверное, не меньше восьмисот долларов. Черт! Их бы
теперь еще надеть! Я сбросила мокасины и влажные от пота носки, затолкала все
под стол. Правую босоножку я надела довольно легко, но у меня никак не
получалось застегнуть пряжку на левой. В конце концов я дернула пряжку, с силой
толкнула ногу – и ремешки впились в кожу. Я поправила пряжку, начала
подниматься, и тут… появилась Миранда.
Я застыла. Я просто застыла на месте, так и не
успев распрямиться. Я не настолько утратила рассудок, чтобы не сообразить,
насколько нелепо я выгляжу, но не могла найти в себе силы сесть прямо. Она
заметила меня сразу же – может, ожидала увидеть на этом месте Эмили – и
направилась прямо ко мне. Она оперлась на барьерчик, за которым стоял мой стол,
и перегнулась через него так, чтобы видеть все мое прикованное к стулу тело. Ее
яркие голубые глаза осматривали меня е головы до ног: белую блузку, красную
вельветовую мини-юбку из «Гэп» и теперь уже застегнутые босоножки из верблюжьей
шерсти. Я чувствовала, что она пристально изучает меня всю: кожу, волосы,
одежду. Ее глаза скользили по мне, но лицо оставалось совершенно бесстрастным.
Она наклонилась еще ближе, ее лицо оказалось в тридцати сантиметрах от моего, и
я ощутила тонкий аромат эксклюзивного шампуня и дорогих духов, увидела тонкие
морщинки возле ее губ и глаз, незаметные с обычного расстояния. Но я не могла
смотреть ей в лицо слишком долго, потому что она очень уж откровенно меня
рассматривала. Не похоже было, чтобы она осознавала, что: а) мы с ней уже
встречались; б) я ее новая служащая; в) я не Эмили.
– Здравствуйте, мисс Пристли, – пискнула я,
повинуясь неожиданному импульсу, хотя внутренний голос напомнил мне, что она
еще не произнесла ни слова. Но напряжение было невыносимым, а у меня не было
другого способа разрядить ситуацию. – Я так счастлива работать у вас. Спасибо
вам огромное за возможность, которую…
«Заткнись! Заткнись же, идиотка! Ну чего ты
унижаешься?!»
Она отошла от меня. Перестала меня
разглядывать, распрямилась и пошла, не слушая, что я несу. Я вспыхнула от
унижения и никак не могла успокоиться, хотя чувствовала на себе свирепый взгляд
Эмили. Наконец я подняла пылающее лицо. Да, Эмили действительно смотрела на
меня.
– Последние сводки получены? – спросила
Миранда, ни к кому конкретно не обращаясь. Она вошла в свой кабинет, и я с
удовлетворением отметила, что она направилась прямо к газетам.
– Да, Миранда, все здесь, – услужливо
отозвалась Эмили, подбегая к ней и подавая папку, в которую мы собирали
распечатки для Миранды.
Я сидела молча и наблюдала за всеми
передвижениями Миранды с помощью фотографий, которыми были увешаны стены ее
кабинета: они находились под стеклом, и в них было видно ее отражение.
Вернулась Эмили, и воцарилось молчание. Мне стало интересно: что же, мы теперь
никогда не будем разговаривать, если Она в кабинете? Я спросила об этом Эмили в
записке, которую послала по электронной почте. Ее ответ пришел тут же. «Вот
именно, – писала она, – если нам надо поговорить, мы делаем это шепотом. Иначе
– никаких разговоров. И НИКОГДА не говори с ней, пока она не заговорит с тобой.
И НИКОГДА не называй ее мисс Пристли; она Миранда. Поняла?» Я снова
почувствовала себя так, словно меня отшлепали, но посмотрела на нее и кивнула.
И в этот момент я заметила пальто. Оно лежало прямо передо мной, возвышалось
грудой великолепного меха у меня на столе, один рукав перевесился через край. Я
взглянула на Эмили. Она округлила глаза, махнула в направлении шкафа и
прошептала: «Повесь!» Пальто было тяжелое, как одеяло, которое достаешь из
стиральной машины; мне пришлось держать его обеими руками, чтобы оно не
касалось пола, но я аккуратно повесила его на плечики и тихонько, старательно
прикрыла дверцы.
Не успела я сесть на место, как возле меня
появилась Миранда, и теперь ее глаза могли свободно шарить по всему моему телу.
Странная вещь: от ее взгляда тело мое горело – но одновременно меня словно
сковало льдом, и я не могла сесть на свое место, не могла даже пальцем
пошевелить. И в тот момент, когда, казалось, уже готовы были вспыхнуть волосы,
ее безжалостные голубые глаза встретились с моими.
– Мне нужно мое пальто, – сказала она тихо,
глядя прямо на меня, и я вновь подумала, отдает ли она себе отчет в том, что
перед ней новый человек, или ей нет до этого абсолютно никакого дела. В ее
глазах не было ни малейшего проблеска узнавания, хотя моя встреча с ней
состоялась всего несколько недель назад.
