Он продолжал говорить, но я уже поняла, кто
передо мной. Вот повезло так свезло. Описание книги было знакомо мне по статье
в «Нью-Йоркере», которую я только что прочла. Казалось, весь читающий мир
сходит с ума в предвкушении его нового романа и не устает восхищаться его
реалистической манерой и глубиной проникновения во внутренний мир героини.
Выходит, я стою и непринужденно болтаю с Кристианом Коллинсвортом, литературным
гением, опубликовавшим свое первое произведение в двадцать лет (молодой, да
ранний!), еще даже не выйдя из стен Йельского университета. Критики просто на
стену лезли, кричали, что эта книга – одно из самых значительных событий в
литературе двадцатого века. И он не остановился на достигнутом, издав еще два романа,
каждый из которых продержался в списке бестселлеров дольше, чем предыдущие.
Статья в «Нью-Йоркере» включала интервью, где Кристиана не только называли
«гарантом грядущих успехов книжной индустрии», но и отмечали его «удивительную
привлекательность, стильность и врожденное обаяние», которые, несомненно,
обеспечивали ему (как будто для этого не хватало одной только популярности)
«колоссальный успех у женщин».
– Ух ты, это и вправду здорово, – сказала я и
вдруг поняла, что слишком устала для того, чтобы изображать остроумие,
проницательность или веселость. Этот парень – преуспевающий писатель, так
какого черта ему нужно от меня? Может, он просто хочет убить время, пока его
подружка завершит дефиле, за которое ей платят по десять тысяч долларов в день,
и соберется уходить? «Да и в любом случае, Андреа, какое это имеет значение? –
резко осадила я себя. – Пора бы вспомнить, что тебе уже повезло, у тебя есть
невероятно добрый, чуткий и сексапильный парень. Ну и хватит с тебя!» Я наспех
состряпала историю о том, как мне срочно нужно домой. Кристиан выглядел
удивленным.
– Вы боитесь меня? – улыбнулся он, словно
поддразнивая.
– Боюсь вас? С какой стати мне бояться вас?
Если бы для этого был какой-то повод… – Сама того не желая, я кокетничала с
ним, и это было чрезвычайно приятно.
Он взял меня за локоть и повернул к себе:
– Пойдемте, я посажу вас в такси.
И прежде чем я успела сказать, что прекрасно
найду дорогу сама, что мне приятно было с ним познакомиться, но не собирается
же он напрашиваться ко мне в гости, – как мы уже стояли на красной ковровой
дорожке на ступеньках «Плазы».
– Ну что, нужно такси? – спросил швейцар.
– Да, одно, для леди, – ответил Кристиан.
– Нет, у меня есть машина. Вон там, – сказала
я, указывая на лимузины, припаркованные вдоль Пятьдесят восьмой улицы напротив
кинотеатра «Париж».
Я не смотрела на него, но почувствовала, что
он снова улыбнулся – одной из этих своих особенных улыбок. Он подвел меня к
машине, открыл дверь и галантным жестом указал на заднее сиденье.
– Спасибо, – сказала я чрезвычайно вежливо и
безо всякого замешательства, протягивая ему руку, – было очень приятно с вами
познакомиться, Кристиан.
– И мне тоже, Андреа.
Он взял руку, которую я протянула ему для
рукопожатия, прижал к губам и задержал на долю секунды дольше, чем это было
необходимо.
– Надеюсь, мы с вами скоро увидимся.
Я благополучно забралась на заднее сиденье и
теперь изо всех сил старалась не покраснеть, чувствуя, что у меня это плохо
получается. Кристиан захлопнул заднюю дверь и смотрел вслед отъезжающей машине.
В этот момент мне уже не казалось странным,
что я, всего несколько недель назад не видевшая изнутри ни одного лимузина,
запросто разъезжаю на нем последние шесть часов; что меня, никогда не
встречавшую знаменитостей даже местного масштаба, только что касались локтями
голливудские звезды, а в мою руку тыкался носом – да, именно так! – самый
желанный холостяк литературного Нью-Йорка. Нет, все это чушь и мишура, снова и
снова напоминала я себе. Все это годится лишь для этого мира, к которому ты
вовсе не хочешь принадлежать. Над этим можно посмеяться, думала я, но особых
иллюзий питать не следует. И в то же самое время я смотрела на свою руку, не в
силах отвести от нее глаз, и пыталась припомнить до мелочей, как он целовал ее,
– а потом резко сунула смущающую меня руку в сумочку и достала телефон. Набирая
номер Алекса, я отчаянно старалась придумать, что же я все-таки ему скажу.
Мне хватило двенадцати недель, чтобы
пресытиться безграничными, по-видимому, запасами шикарной одежды, которой
«Подиум» только-только начал меня снабжать. Двенадцать нескончаемо долгих
недель, когда рабочий день длился по четырнадцать часов, а для сна оставалось
не более пяти. Двенадцать мучительных недель ежедневного придирчивого осмотра с
головы до ног – без тени одобрения, даже без единого намека на признание самого
факта моего существования. Двенадцать невыносимых недель постоянного ощущения
собственной глупости, некомпетентности, недоразвитости. И вот, когда пошел
третий месяц моего пребывания в «Подиуме» (осталось всего только девять!), я
решила стать новым человеком и начать одеваться подобающим образом. Крещение
состоялось.
Предшествующие ему двенадцать недель
вставания, одевания и выхода из дома ни свет ни заря полностью вымотали меня –
мне даже пришлось скрепя сердце согласиться с тем, что иметь у себя дома
собственный шкаф, полный «подобающей» одежды, очень удобно. До этого момента
одевание было самой мучительной частью моего и без того ужасного утра. Звонок
будильника раздавался так рано, что я даже никому не могла рассказать, во
сколько именно я встаю: одно лишь упоминание об этом причиняло мне физическую
боль. Приезжать на работу к семи часам утра, по моему убеждению, граничило с
идиотизмом. Конечно, в моей жизни бывали случаи, когда я оказывалась на ногах
до семи – например, в аэропорту, ожидая раннего рейса, или если в тот день мне
предстояло сдавать экзамены. Но чаще всего этот рассветный час заставал меня
бодрствующей, потому что я еще не успела добраться до постели после проведенной
вне дома ночи, и жизнь тогда не казалась такой ужасной – ведь я могла
отсыпаться целый день. Теперь же было совсем другое. Это было постоянное,
безжалостное, противное человеческой природе недосыпание. И не важно, сколько
раз я пыталась лечь спать до полуночи, – мне никогда это не удавалось.
Последние две недели были особенно тяжкими, потому что мы готовили первый
весенний номер и мне порой приходилось просиживать на работе, ожидая Книгу, до
одиннадцати часов. Я отвозила ее и возвращалась домой за полночь, а ведь мне
еще надо было что-то поесть и стащить с себя одежду, прежде чем окончательно
отключиться.
