Пожилая дама, сидевшая в маленькой тележке и
державшая картонку с надписью «Негде жить. Могу мыть полы. Хочу есть», получала
карамельный макьято. Вскоре я узнала, что ее зовут Тереза, и сначала покупала
ей латте, как Миранде. Она всегда благодарила, но не притрагивалась к кофе,
пока он был еще горячий. Когда я наконец спросила ее, должна ли я перестать
приносить ей кофе, она энергично затрясла головой и прошамкала, что терпеть не
может привередничать, но ей бы хотелось чего-нибудь послаще, потому что этот
кофе для нее слишком крепкий. На следующий день я принесла ей латте с ароматом
ванили и взбитыми сливками. Ну как, это лучше? О да, это намного, намного
лучше, но, пожалуй, чересчур сладко. Еще через день я наконец ей угодила:
оказалось, что Тереза всем прочим сортам предпочитает неароматизированный кофе
со взбитыми сливками и жженым сахаром. Она расплывалась в беззубой улыбке и
принималась жадно глотать кофе сразу же, как только я подавала ей чашку.
Третья кружка кофе предназначалась Рио,
нигерийцу, который торговал CD-дисками с одеяла, разложенного у подножия «Башни
Трампа». Он вряд ли был бездомным, но однажды, когда я подавала кофе Терезе,
подошел ко мне и сказал – а точнее, пропел: «Ну и ну, вы фея из кафе
„Старбакс“? А где же мне-е?» На следующий день я принесла ему гранде
капуччино-амаретто – и с тех пор мы стали друзьями.
Каждый день я тратила на кофе на 24 доллара
больше, чем это было необходимо (латте Миранды стоил всего четыре доллара),
чтобы провести еще одну подпольную акцию против компании, – так я мстила им за
то, что они отдали столько бесконтрольной власти в руки Миранды Пристли. Я
тратила их деньги на людей запущенных, грязных и чокнутых – и если бы они
узнали об этом, то и в самом деле почувствовали бы себя униженными, а значит, я
добивалась своей цели.
Когда я вошла в вестибюль, Педро, разносчик из
«Манхьи», болтал с Эдуардо по-испански.
– А вот и наша девочка, – сказал Педро, и
несколько трещоток уставились на нас. – У меня, как обычно, бекон, колбаса и
что-то вроде сыра. Сегодня только один сорт. Не знаю, как ты ешь эту гадость и
остаешься такой же худой, – ухмыльнулся он. Я подавила желание сказать ему, что
он еще не видел по-настоящему худых. Педро, конечно, знал, что не я съедаю его
завтраки, но, как и любой из дюжины людей, с которыми я разговаривала до восьми
часов, не знал всех деталей. Как обычно, я дала ему десятку за
четырехдолларовый завтрак и поднялась наверх.
Когда я вошла в секретарскую, Миранда
разговаривала по телефону, а на моем столе распласталось ее полупальто из
змеиной кожи от Гуччи. У меня застучало в висках. Неужели она сдохнет, если
сделает пару лишних шагов к шкафу, откроет его и повесит на плечики свое
собственное пальто? Почему она позволяет себе бросать его на мой стол? Я
поставила кофе, посмотрела на Эмили, которая разговаривала одновременно по трем
телефонам и которой было не до меня, и повесила змеиную кожу в шкаф, вытащив
оттуда свою собственную одежду и сложив ее, чтобы затолкать под стол: ведь она
могла бы заразить ее пальто, если бы осталась висеть рядом.
Я схватила два куска нерафинированного сахара,
ложечку и салфетку из запаса, который был у меня в ящике стола, и сжала их в
кулаке. Подавила вспыхнувшее было желание плюнуть в ее кофе, достала с полки
фарфоровую тарелочку и положила на нее жирное мясо и влажный сыр. Вытерла руки
о ее грязные вещи, спрятанные у меня под столом, чтобы она не видела, что их
еще не забрали. Теоретически я должна была мыть ее тарелку в раковине на кухне
каждый раз, как она поест, – но тут уж я ничего не могла с собой поделать. Мыть
ее тарелки на глазах у всех было слишком унизительно, поэтому я их не мыла, а
вытирала салфетками и отскребала остатки желтка и сыра ногтями. Если тарелка
была очень грязной – или все уже успело присохнуть, – я открывала бутылку
«Пеллегрино» и наливала немного в тарелку. Я не очень переживала из-за
моральной деградации – настораживало лишь, что планка снизилась так легко.
– Помните, я хочу, чтобы мои девочки
улыбались, – говорила она в телефонную трубку. По интонации я поняла, что она
разговаривает с Люсией, директором отдела моды, отвечающей за экстерьер
манекенщиц на предстоящей фотосессии в Бразилии. – Счастливые, белозубые, здоровые,
ухоженные девочки. Никакого уныния, никаких мрачных тонов, макияж только
светлый. Я хочу, чтобы они сияли. Я говорю серьезно, Люсия, ничто другое
неприемлемо.
Я поставила тарелку с сандвичем на край ее
стола, рядом пристроила латте, салфетку и все прочие принадлежности. Она на
меня не взглянула. Я помедлила с минуту: вдруг она даст мне стопку бумаг,
которые надо отослать по факсу, или просмотреть, или разложить по папкам, – но
она не обращала на меня никакого внимания, и я вышла. Восемь тридцать утра.
Всего три часа, как я на ногах, а мне кажется, что я проработала все
двенадцать. Сейчас я могла присесть – первый раз за все утро. Но лишь только я
собралась залезть в свой электронный почтовый ящик, посмотреть, нет ли там
каких-нибудь вестей из внешнего мира, как появилась она. На ней были жакет из
твида с ремнем, туго стягивавшим ее и без того тонкую талию, и прекрасно
гармонировавшая с жакетом узкая юбка. Она выглядела сногсшибательно.
– Ан-дре-а. Кофе ледяной. Не могу понять
почему. Думаю, вы отсутствовали слишком долго. Принесите мне другой.
Я сделала глубокий вдох и постаралась, чтобы
на моем лице не появилось выражение ненависти. Миранда поставила невыпитый кофе
на мой стол и взяла оставленный для нее свежий номер «Вэнити фэар». Я
чувствовала, что Эмили смотрит на меня и что во взгляде ее смешались сочувствие
и злость: ей было жаль, что мне придется повторить чертову гонку, но она
злилась на то, что я смею из-за этого расстраиваться. В конце концов, разве не
ради такой работы, как у меня, миллионы девушек готовы на все, что угодно?
Я издала выразительный вздох – тщательно
отрепетированный, настолько громкий, чтобы Миранда могла его слышать, но все же
не настолько, чтобы она потребовала объяснений, – снова надела свое пальто и
поплелась в направлении лифта. Мне предстоял мучительно долгий день.
Второй кофейный забег прошел более гладко.
Народу перед кафе немного поубавилось, и Марион уже была на своем рабочем
месте. Она лично принималась готовить кофе Миранде, когда я за ним приходила.
На этот раз я не думала снова выступать в роли растратчицы – уж очень мне
хотелось поскорее вернуться и сесть, – но все же заказала два добавочных
капуччино для себя и Эмили в качестве компенсации. Когда я расплачивалась,
зазвонил телефон. О, черт, эта женщина невыносима. Ненасытная, нетерпеливая,
невозможная. Всего четыре минуты, как я ушла, из-за чего тут же лезть на стену?
Снова одной рукой я держала поднос, а другой полезла в карман за телефоном. Я
уже решила, что такое свинство с ее стороны дает мне право выкурить еще одну
сигарету – и не важно, что это будет стоить ее кофе еще нескольких минут, – но
тут увидела, что это звонит Лили со своего домашнего телефона.
