И снова у меня не было другого выбора, кроме
как в спешке, с колотящимся сердцем залезть в свое узкое платье, пройтись
щеткой по волосам и попытаться совместить имена гостей с их фотографиями,
которые Эмили так кстати распечатала заранее. Лили следила за разворачивающимся
действом с легким весельем, но я знала, что она переживает из-за этого случая с
Чокнутым Панком, и мне было плохо оттого, что я не могу поговорить с ней об
этом прямо сейчас. Алекс говорил по телефону со своим братишкой – убеждал его,
что тот и вправду слишком мал, чтоб ходить в кино на вечерние сеансы, и что их
мама не проявляет никакой особенной жестокости, запрещая ему это делать.
Я поцеловала его в щеку, и он присвистнул;
сказал, что поужинает с приятелями, но будет ждать моего звонка, если вдруг я
захочу с ним встретиться. Ковыляя на высоченных каблуках, я побежала назад в
спальню; Лили держала в руках что-то очень красивое из черного шелка. Я
вопросительно посмотрела на нее.
– Платье для большого выхода, – пропела она и
встряхнула платье как простыню, – пусть моя Энди ни в чем не уступает этим
нуворишам из Каролины, которым будет сегодня прислуживать как простая
официантка. Моя бабушка когда-то купила мне это на свадьбу Эрика. Не уверена,
красивое оно или не очень, но оно вполне вечернее, и написано, что это Шанель,
так что должно подойти. Я обняла ее.
– Пообещай мне, что, если Миранда прикончит
меня за какую-нибудь оплошность, ты сожжешь это платье, а меня похоронишь в
спортивном костюме. Пообещай мне!
– Ты классно выглядишь, Энди, правда. Никогда
бы не подумала, что увижу тебя в вечернем платье от Оскара де ла Ренты и что ты
пойдешь на банкет Миранды Пристли, но ты… вполне соответствуешь. А теперь иди.
Она подала мне бряцающую цепочкой слишком
блестящую сумочку от «Юдит Либер» и встала у двери.
– Повеселись там как следует!
Машина уже подъехала, и Джон, который сегодня
смотрелся особенно дико, присвистнул, когда водитель открыл мне дверцу.
– Дай им там как следует, красавица, – крикнул
он мне вслед, усиленно подмигивая, – похоже, допоздна не увидимся!
Он понятия не имел, куда я еду, но уже и то
утешало, что он не сомневался, что я вообще вернусь. Может, все не так страшно,
думала я, усаживаясь на мягкое заднее сиденье лимузина. Но тут мне пришлось
приподнять платье, ноги коснулись ледяной кожаной обивки, и по всему телу
прошла дрожь. Нет, скорей уж все будет так паршиво, как ожидалось с самого
начала.
Водитель выскочил из машины и побежал
открывать мне дверь, но я вышла раньше, чем он успел это сделать. Я уже однажды
бывала в Метрополитен-музее – с мамой и Джил мы тогда смотались на денек в
Нью-Йорк «посмотреть достопримечательности». Не помню, что за экспонаты мы тогда
видели, помню только бесконечную белую лестницу при входе, чувство, что на нее
придется взбираться вечно, и то, как болели мои ноги в новых туфлях, когда мы
все-таки добрались до верха.
Лестница была там же, где я видела ее в
воспоминаниях, но в сумерках выглядела по-другому. Я привыкла к унылым и
коротким зимним дням, и мне было странно, что уже половина седьмого, а небо
только-только начинало темнеть. Этим вечером лестница выглядела по-королевски –
нечасто такое увидишь. Она была красивее лестницы на площади Испании в Риме,
красивее той, что ведет ко входу в библиотеку Колумбийского университета,
красивее даже дух захватывающего подъема к Капитолию. Только взобравшись на
десятую ступеньку этого белого великолепия, я поняла, сколько огорчений могут
доставить такие вот шедевры. В чьем воспаленном воображении могла родиться
мысль заставить женщину в узком платье до пола и в туфлях на шпильках
карабкаться на эту Голгофу? Поскольку я не могла как следует возненавидеть
архитектора – или даже тех, кто поручил ему эту работу, – я переложила всю
тяжесть их ответственности на Миранду, которая в последнее время выступала в
роли явной либо неявной виновницы всех моих несчастий.
До верха было, похоже, не меньше мили, и я
мысленно унеслась в те далекие дни, когда у меня еще было время ходить в
спортзал и крутить педали велотренажера. Инструкторша, смахивавшая на
активистку гитлерюгенда, сидела на собственном миниатюрном велосипеде и
выкрикивала команды отлично поставленным армейским стаккато: «Крутите, крутите,
дышите, дышите! Ну же, возьмите эту высоту! Вы уже почти на вершине, не
сбавляйте темпа! Сражайтесь не на жизнь, а на смерть!» Я закрыла глаза и
представила, что бешено кручу педали, наезжаю на инструкторшу, но двигаюсь
все-таки вверх, все время вверх. Ох, только бы не эта дикая боль во всей ступне
– от мизинца до пятки. Еще десять ступенек, всего-то десять, Господи, неужели
ноги у меня мокрые от крови? Неужели я так и явлюсь перед Мирандой – в потном
платье от Оскара де ла Ренты и с окровавленными ногами? Пожалуйста, ведь я уже
почти добралась, и вот я, – добралась! Конец. Вот так, наверное, чувствует себя
спортсмен-легкоатлет, впервые становясь чемпионом мира. Я с наслаждением
перевела дух, запретила себе даже думать о победной сигарете и поправила свой
непритязательный макияж. Время быть леди.
Охранник открыл передо мной дверь, слегка
поклонился и улыбнулся. Может, он подумал, что я одна из приглашенных?
– Добрый вечер, мисс. Вы, вероятно, Андреа.
Илана попросила вас присесть вон там, она сейчас подойдет. – Он отвернулся и
негромко произнес что-то в закрепленный на рукаве микрофон, а услышав ответ,
закивал: – Да, вон там, мисс. Она сейчас будет.
Я оглядела огромный холл, но прихорашиваться и
рассиживаться мне не хотелось. Да и когда еще у меня будет шанс побывать в
Метрополитен-музее вот так – совершенно одной. Кассы были пусты, в залах темно,
от чувства причастности к мировой истории и культуре захватывало дух, а от
тишины шумело в ушах.
Пятнадцать минут я бродила по залам, старясь
не уходить слишком далеко от бдительного агента охраны; заурядной наружности
девушка в длинном темно-синем платье пересекла фойе и направилась ко мне. Меня
поразило, что девушка на такой работе (организатор немузейных публичных
мероприятий) может одеваться так скромно, и я почувствовала себя не в своей
тарелке – словно провинциалка, вырядившаяся для светской тусовки в большом
городе. И как это ни смешно и ни грустно, именно ею я и была. Илане же,
напротив, и в голову не приходило сменить рабочую одежду на что-нибудь более
эффектное, и, как я узнала позже, она этого никогда не делала.
«Да зачем? – смеялась она. – Ведь люди
приходят сюда не на меня смотреть». Ее чистые русые волосы были уложены
аккуратно, но без всяких изысков, а коричневые туфли-лодочки уже давно вышли из
моды. Но голубые глаза Иланы так и светились добротой, и я сразу поняла, что
она мне понравится.
