– Ты слышала. Ехать я не могу. Врач звонил,
готовы анализы крови. Мне три недели нельзя выходить из дому.
Три недели! Это шутка, не иначе. Мне было не
до сочувствия – я уже несколько месяцев только и жила мечтой о том, что обе они
– Эмили и Миранда – уедут и оставят меня в покое.
– Эм, да она убьет тебя – тебе придется ехать!
Она вообще знает?
На другом конце провода воцарилось зловещее
молчание. Потом прозвучал ответ:
– Да, она знает.
– Ты ей звонила?
– Да. То есть на самом деле ей звонил мой
врач, потому что мне бы она не поверила. Он сказал, что я могу заразить ее и
всех остальных, и, в общем… – Она помедлила; по ее тону можно было предположить
самое худшее.
– Что «в общем»? – ляпнула я, забыв об осторожности.
– В общем, она хочет, чтобы с ней поехала ты.
– Она хочет, чтобы с ней поехала я? Надо же!
Что именно она сказала? Она не угрожала тебя уволить?
– Андреа, я… – Эмили судорожно закашлялась, и
на мгновение я подумала, что она запросто может умереть там, на другом конце
провода. – Я не шучу… Не шучу. Она сказала, что ей там всегда в помощники дают
таких тупиц, что даже ты справишься лучше, чем они.
– Ну если так, то я, конечно, не против! Нет
ничего лучше старой доброй лести, чтобы заставить человека что-нибудь сделать.
Нет, правда, ей не стоило так меня нахваливать. Я вся краснею! – Я не знала,
что сейчас для меня важнее: что Миранда хочет, чтобы я ехала с ней в Париж, или
что она хочет этого только потому, что я чуть менее безнадежная идиотка, чем
изможденные французские секретарши.
– Да хватит тебе, – прохрипела она, надсадно
кашляя, что теперь уже начало меня раздражать, – ты просто счастливица. Я два
года – целых два года – ждала этой поездки, и вот я не еду. Ты хоть понимаешь,
какая это несправедливость?
– Еще бы! Это всеобщий закон подлости: эта
поездка – твоя мечта, а для меня она – несчастье, и вот еду я, а не ты. Весело,
да? Мне так смешно, прямо до чертиков, – бубнила я, не ощущая никакой радости.
– Ну хорошо, я понимаю, что тебе это не очень
приятно, но ты же все равно ничего не можешь поделать. Я уже позвонила Джеффи,
чтобы он заказывал для тебя одежду. А тебе много чего понадобится – для
показов, ужинов, приема, который Миранда дает в отеле «Костес», – каждый раз
все новое. Элисон займется косметикой. Стеф – обувью, сумочками и украшениями.
У тебя всего четыре дня, так что завтра прямо с этого и начни, ладно?
– Поверить не могу, что она собирается взять с
собой меня.
– Придется поверить, она явно не шутила. Меня
всю неделю не будет в офисе, поэтому тебе еще надо…
– Что? Ты не будешь ходить даже в офис?
У меня никогда не бывало больничных и
прогулов, но то же самое можно было сказать и об Эмили. Единственный раз, когда
она чуть было не опоздала – но не опоздала! – был, когда умер ее прадедушка.
Она тогда как-то сумела слетать домой в Филадельфию, побывать на похоронах и
вернуться на работу – минута в минуту. Так и только так здесь все и делалось.
Точка. Единственным основанием для невыхода на работу могли быть скоропостижная
смерть (кого-нибудь из самых близких членов семьи), паралич (ваш собственный) и
ядерная война (но только если правительство Соединенных Штатов официально
объявило, что она коснется непосредственно Манхэттена). Таково было священное и
нерушимое правило Миранды Пристли.
– Андреа, у меня мононуклеоз. Это очень
заразно. И очень опасно. Я не могу выйти даже за кофе, не то что на работу.
Миранда это понимает, поэтому тебе придется все взять на себя. А дел очень
много.
– Понимает, говоришь? Да брось! Ну-ка, ну-ка,
что конкретно она сказала? – Я никак не могла поверить, что Миранда сочла такую
прозаическую вещь, как мононуклеоз, достаточным основанием для того, чтобы
оставить человека в покое. – Доставь мне это маленькое удовольствие. Ведь мне
теперь не позавидуешь.
Эмили вздохнула и – я не сомневалась –
закатила глаза.
– Ну, она не была в восторге. Сама я с ней не
говорила, но доктор сказал, она то и дело спрашивала: что, мононуклеоз – это
«настоящая» болезнь или нет? Но когда он заверил ее, что это очень опасно, она
проявила понимание.
Я расхохоталась:
– Не сомневаюсь, Эм, не сомневаюсь. В общем,
не волнуйся ни о чем. Поправляйся, а я обо всем позабочусь.
– Я пришлю тебе список. Просто чтоб ты ничего
не забыла.
– Ничего не забуду. В этом году она была в
Европе четыре раза, я все усвоила. Я сниму деньги со счета, пару тысяч поменяю
на франки и еще пару тысяч – на дорожные чеки и трижды перепроверю все ее встречи
с парикмахерами и визажистами. Что еще? Да, и удостоверюсь, что на этот раз
«Ритц» дал ей нужный мобильник, и поговорю со всеми водителями, чтобы они
знали, что ни в коем случае нельзя заставлять ее ждать. Я уже думаю, кому
оставить экземпляр ее расписания – его я тоже напечатаю, нет проблем, – и
прослежу, чтобы все прошло как по маслу. Да, и ей, конечно, понадобится
подробное расписание для близняшек – когда они учатся, когда делают уроки,
когда играют, – а также расписания рабочего дня всех ее домочадцев. Вот видишь!
Тебе нечего волноваться, у меня все под контролем.
– И не забудь про бархат, – выдавила она и
привычно добавила: – И про шарфы.
– Ну конечно, не забуду! Они уже у меня в
списке.
Когда Миранда собиралась паковать вещи –
точнее, конечно, не она, а ее экономка, – мы с Эмили закупали объемистые рулоны
бархата и привозили его к ней на квартиру. Там мы вместе с экономкой резали
бархат и аккуратно упаковывали в него все вещи (каждую по отдельности), которые
она намеревалась взять с собой. Затем бархатные свертки бережно укладывались в
бесчисленные чемоданы от Луи Вюиттона вместе со множеством дополнительных
отрезов – ведь первую партию бархата она выкинет сразу же, как только откроет в
Париже свои чемоданы. В довершение ко всему половина одного чемодана бывала
занята несколькими десятками оранжевых коробочек – в них содержались белые
шарфы, каждый из которых будет вскоре потерян, умышленно где-нибудь оставлен
или попросту выброшен.
Изо всех сил стараясь изобразить сочувствие, я
распрощалась с Эмили и пошла на поиски Лили. Та пластом лежала на диванчике,
курила и потягивала из стакана для коктейлей прозрачную жидкость, которая явно
не была водой.
– А я думала, мы решили не курить дома. – Я
шлепнулась рядом с ней и тут же водрузила ноги на обшарпанный деревянный
кофейный столик, который подарили нам мои родители. – Я, в общем, не против, но
это было твое решение.
