Но кризис в Ллойдз повлек за собой некоторые неожиданные побочные последствия. У меня было ощущение, что Фернанда Херфорд, когда упомянула про прием туристов на постой, хватила через край — пока в начале августа я не наткнулся в The Times на статью о том, что фирма, называющаяся «Открой Британию», зарегистрированная в Вустере, привлекала к участию озабоченных финансовыми проблемами Имен с тем, чтобы те предлагали свои дома в качестве фешенебельных частных пансионов. (Их финансовый директор сообщил: «Нам известно об Именах, владеющих недвижимостью в Котсуолдских Холмах и в графствах вокруг Лондона.
[129]
Так иностранные гости получили бы возможность познакомиться с благополучными англичанами и пожить с ними бок о бок в одних из самых прекрасных домов Британии».) Рынок недвижимости и аукционные дома также получили несколько лакомых кусочков для бизнеса. Генри Купер продал три своих Пояса Лонздейла
[130]
(каждый являющийся наградой за три успешные защиты своего звания боксера - тяжеловеса) на «Сотбиз» за £42 000. Виноторговля также извлекла прибыль благодаря Ллойдз. Стивен Брауетт, директор Fair Vintners
[131]
, подтверждает, что неожиданно на рынок поступило определенное количество частных коллекций вин. «Никто не скажет «Я продаю, потому что я облажался, я потерял деньги». Но, с другой стороны, часто — простите за каламбур — наиболее ликвидное имущество, которым они владеют, — это их вино. Его проще спешно продать, чем произведения искусства или автомобили или уж не знаю что там еще». Так что Farr Vintners сейчас публикуют рекламу винного резерва в Financial Times. По мнению Брауетта, недавний обвал рынка портвейна частично можно отнести на счет событий, связанных с Ллойдз. Это доказывается от противного предложением портвейна урожая 1991 года, разосланным в начале августа Messrs Berry BrosRudd of St James's, самыми знатными из лондонских виноторговцев; это предложение было написано специально под сникшую клиентуру. Среди прочих причин, по которым предлагалось приобрести несколько ящиков Churchill, Dow, Warre, Graham или Quinta do Vesuvio, обнаруживалась следующая: «В качестве альтернативы приобретение портвейна 1991 года — это также и весьма недурная инвестиция на тот случай, если — боже упаси — вам понадобится в будущем продать погреб: или по причине по сю пору не замеченного трезвенничества ваших отпрысков или в силу будущих непредвиденных убытков в Ллойдз».
В настоящее время Ллойдз подвергается бесконечной и чрезвычайно нежелательной для себя тщательнейшей ревизии; однако на все его беды общество выделяет гомеопатическую дозу сострадания.
В этом снадобье, щедро даруемом всякой хромой собаке, которой случается забрести на страницы таблоидной прессы, ллойдовским Именам отказывается демонстративно, с пуританской убежденностью, чуть ли не с хохотом в лицо. Отчасти эта реакция объясняется тем, что можно найти и другие, более заслуживающие участия случаи: например, пенсионеров из Mirror Group Newspaper, фонд которых систематически расхищался ллойдовским Именем Робертом Максвеллом для своих личных финансовых нужд. Но отчасти — и главным образом — это вопрос класса, зависти, скрытого ликования с поджатыми губами и триумфа благоразумного воздержания. Наконец-то идеальная возможность проявить социальное злорадство и Schadenfreude
[132]
для челяди в людской, когда Хозяин вынужден закладывать свою крестильную чашу. Разве не говорили нам, еще когда мы сидели у матери на коленках, что за все придется платить, что ни за что ни про что денег не дают, что бесплатный сыр бывает только в мышеловке и прочие благоразумные банальности? Те, кто пребывает вдали от Ллойдз и ассоциирующихся с ним социальных сфер, в состоянии позволить себе пойти и дальше и поразмышлять о том, что в причудливом и непрогнозируемом струснии мирового богатства очень даже может проявляться некая социальная, а то и нравственная справедливость, перемещающая деньги наслаждающегося жизнью, проводящего досуг за игрой в гольф представителя английской крупной буржуазии в карман, ну скажем, пожилого американского моряка, страдающего от асбестоза в конечной стадии.
Если бы только все на самом деле было так просто — но ведь, разумеется, выясняется, что это далеко не так.
Имена вполне осознают, что за забором, отделяющим их от простых смертных, никто о них слова доброго не молвит. «Никакого сочувствия, — сказала мне одна деловая женщина, которой чуть за тридцать. — Люди смотрят на тебя и думают: а, ну все равно, богатая сучка она и есть богатая сучка, чего ее жалеть». Богатая, но не дико богатая; кроме того, для девушки двадцати пяти лет — столько ей было, когда она связалась с Ллойдз — почти пугающе бережливая. «Имя» в третьем поколении, имеющая за плечами опыт работы в Сити в течение нескольких лет после университета, она обладала всеми преимуществами инсайдера: она провела множество консультаций с агентами своего отца, которые ввели ее в хорошие синдикаты; ее предостерегали от рискованных сегментов рынка, ей было известно о страховках stop-loss, ограничивающих потенциальную ответственность, и, таким образом, она чувствовала, что сделала все от нее зависящее, чтобы защитить деньги, оставленные ей дедом. Она начала принимать на страх в 1986-м, добилась небольшой прибыли в первые два года и затем в следующие три потеряла все доверительные средства, с которыми начала дело. Сейчас она вышла из игры, не только потому что у нее больше нет денег для совершения страховых операций, но и потому, что «у меня нет сил выносить это напряжение. Я должна смириться с тем фактом, что потеряю все свои деньги. Сейчас мне жалко, что я не потратила их на что-нибудь приятное». Она не имеет к своим агентам никаких претензий (более того, ее отец остался и делит с ними все их тяготы), но в более широком смысле она не может простить себе ошибки. «Когда я была маленькой, все кретины, которых я знала, шли прямиком в Ллойдз. Мне надо было уже тогда понять это. В школе у меня был друг, который не смог пробиться даже во флот. Он пять раз сдавал математику и пять раз заваливался. Вот он связался с Ллойдз. А я видела все это и не сообразила».
Одним из тех, кто сообразил и сделал соответствующие выводы, был Макс Гастингс, главный редактор Daily Telegraph с 1986 года; однажды он сказал своему коллеге, члену правления газеты: «Руперт, я никогда не вступал в Ллойдз, потому что, по-моему, все самые бестолковые мальчики, с которыми я учился в школе, с ним связались… у меня уже тогда появились смутные сомнения». (Гастингс учился в Чартерхаусе.)
[133]
Но в историческом аспекте кретинизм не был особенным препятствием в Ллойдз — ну или по крайней мере не таким, которое неминуемо вело бы к обнищанию партнеров, чьи интересы вы некоторым образом представляли. Нынешний председатель Ллойдз, Дэвид Роулэнд, изложил это в телеинтервью в прошлом октябре следующим образом: «В шестидесятые и в начале семидесятых у Ллойдз было преимущество в цене над всеми остальными приблизительно от 0,5 до 0,7 %. То есть, выражаясь иначе, вы могли быть полным кретином, но при этом, будучи ллойдовским андеррайтером, получать прибыль, потому что, не важно, знали вы об этом или нет, у вас было это преимущество, на котором можно было играть — занижая тарифы, завышая комиссионные, в общем, конкурируя всеми способами». А сейчас? К концу восьмидесятых, по мнению Роуланда, Ллойдз пришлось работать в ситуации, неблагоприятной по ценам, поскольку другие страховщики вышли с более выгодными для клиентов предложениями: «Вы должны были быть существенно умнее прочих, чтобы быть ллойдовским андеррайтером и делать на этом деньги».
