Хизкокс говорит без обиняков и не строит иллюзий касательно этого рынка. Именно он лет двенадцать назад произнес пресловутую фразу: «Если бы Бог не хотел, чтобы их стригли, Он бы не сделал их овцами». Когда в июне этого года — в тот момент, когда изрядное количество овечек не то что остригли, но освежевали и слопали со всеми потрошками, да под мятной подливкой — в телеинтервью ему припомнили эту цитату, Хизкокс справедливо заметил, что подлинное авторство этого афоризма принадлежит Илайе Уоллеку
[144]
в его любимом фильме «Великолепная Семерка». Ну а все-таки, что же он хотел сказать? «Есть такие люди, — ответил он, — которые со стопроцентной точностью умудряются выбрать себе в жизни неправильного финансового консультанта, неправильную жену или мужа; они выбирают неправильного адвоката, неправильного биржевого маклера, и у них стопроцентно неправильное чутье, и, ничего не попишешь, даже если кто-то попытается выстроить рынок таким образом, чтобы эти люди были гарантированы от денежных потерь, у них все равно начинаются проблемы — потому что они выбирают себе неправильного ллойдовского страхового агента. Ничем хорошим для них это не могло кончиться». Больше всего это похоже на то, что обвинение предъявляется самим жертвам (как бы то ни было, не следует ли цитировать скорее Юла Бриннера, чем Илайю Уоллека?); и когда наш разговор обращается к «горю-злочастию» последних лет, Хискокс замечает, что нечего удивляться тому, что произошло в восьмидесятые — в том случае, «если вы сами не знали, чего хотите от своих денег». Пожалуй, это самая странная и самая жесткая характеристика людей, с которыми я разговаривал на протяжении последних недель. А кроме того, ему ведь как агенту именно такие и нужны были? Он протестует: «Мы выпроваживали их» — потенциальных клиентов такого рода — «целыми отарами. Ну так они выбегали от нас и неслись прямиком в Гуда Уокер, на свою беду: им ведь недосуг было всерьез вникать в дела. Они доверяли институции с 305-летним стажем, символу Британии и Империи, но на самом деле знать не знали, с чем имеют дело».
Новый бизнес, который сейчас пытается привлечь Ллойдз, едва ли удастся стричь с прежней беззаботностью; можно не сомневаться, что эти господа будут «вникать в дела» так, что мало не покажется. Когда я спросил Питера Миддлтона, какой смысл корпоративному капиталу вторгаться в рынок, который так откровенно благоволил в последние годы к инсайдерам, он заметил, что организации, о которых идет речь, в высшей степени квалифицированы в том, что касается выбора синдиката, где они собираются разместить свои деньги (и наверняка если уж они почуют свою выгоду, то толкаться локтями будут без зазрения совести). Рынок начнет принимать корпоративные Имена в январе 1994-го. С них потребуется капитал в Ј1,5 миллиона; они также должны будут вносить в качестве депозита 50 процентов от суммы своих с Ллойдз страховых сделок (в отличие от 30 процентов для индивидуальных Имен); их ответственность будет ограниченной; и убытки, которые Ллойдз понес до их появления, «не коснутся их ни в коей мере». Этот последний пункт подвергся критике со стороны нынешних Имен, которые уверены, что на них взвалили все бремя прежних ллойдовских ошибок, тогда как корпоративный капитал явился на все готовенькое и теперь снимет с нового бизнеса все сливки. Хизкокс горячо отстаивает концепцию двухсекционного рынка: «Ни один новый инвестор не войдет в дело, если его заставят заплатить хотя бы пенни за прошлое». Кроме того, говорит он, в этом отношении Ллойдз не отличается от фондовой биржи: если цена акции падает, инвестор, покупающий ее за, скажем, 24 пенса, не станет — да у него и мысли такой не возникнет — выручать тех, кто раньше приобрел ту же самую акцию за 124 пенса.
Хизкокс признает, что из-за мятежа в тылу в такой неподходящий момент комитеты активистов получили определенную фору в их противостоянии с Ллойдз. Время работает против последнего — когда надо любыми средствами привлекать корпоративный капитал, картина массового бунта предыдущих инвесторов, не говоря уже о передаче на рассмотрение одного случая в Бюро по борьбе с мошенничеством в особо крупных размерах
[145]
с перспективой возбуждения уголовного дела, — не самый лучший общественный фон. Что, если ллойдовские Имена откажутся платить? Что, если корпоративные деньги так и не придут на рынок? «Даже если корпоративный капитал не поддержит нас, в 1994-м мы уцелеем». Хизкоксу кажется забавным, что, пережив множество своих врагов в прошлом, а в последнее время несколько раз даже защищавшийся в Палате общин лейбористской партией, Ллойдз теперь вынужден «воевать с собственными Именами». Да уж, «Англия погибнуть может от рук лишь англичанина», замечает он не без горькой иронии. Абсолютно, с ужасом понимаю я, в яблочко, но до какой же степени цинично! — ведь во многом Ллойдз просуществовал так долго потому, что был английским до мозга костей. Я вспоминаю, как Миллионерша в Минусе сказала: «Мне казалось, это будет очень по-английски». А еще я вспоминаю язвительную реплику Вдовы из Юго-Западных графств — в ответ на упоминание о пришествии на рынок корпоративного капитала: «Я бы не стала вкладывать в компанию, которая инвестирует в Ллойдз».
Если новый бизнес-план заработает и Ллойдз уцелеет, то характер этого рынка существенно изменится. Эпоха тралового лова во время званых обедов, эпоха связей с Уимблдоном, инвесторов-дилетантов — эпоха овец, которые «сами не знают, чего хотят от своих денег» — канет в Лету. Индивидуальные Имена можно будет перечесть по пальцам; большинство Имен объединятся с тем, чтобы приобрести корпоративный статус и действовать с ограниченной ответственностью — или, второй вариант, будут инвестировать, прибегая к посредническим услугам более крупных организаций. Разумеется, какая-то часть денег будет поступать от тех же людей, что и раньше, но теперь это будут уже отфильтрованные управляющими пенсионными фондами цифры, а не, как прежде, шкатулки с фамильным серебром на заднем сиденье «рэйнджровера». На мой вопрос, как Ллойдз — если предположить, что он уцелеет — будет выглядеть лет через десять, Хизкокс тускнеет, если можно потускнеть энергично. «Я представляю его таким, каким он был в зените своей славы, когда в нем сошлись превосходство над всеми, креативность и новаторство». И когда же он достиг этого зенита? Как ни странно, «около 1790 г.». Затем Хизкокс упоминает о «трех основополагающих вещах, которые в Ллойдз отсутствуют уже двадцать лет». А именно: «Первое — внушительный и искушенный капитал. Второе — абсолютная честность. Третье — сильное руководство». Тут Хизкокс еще раз ссылается на кино: на этот раз речь не об Илайе Уоллеке, а о Тайроне Пауэре. В 1936 г. Пауэр сыграл — не самая известная его роль — андеррайтера в «Лондонском Ллойдз» Деррила Ф. Занука. Время действия — около 1790 г., в Ллойдз царят «три основополагающие вещи», и герой, по словам Хискокса, — человек «кристальной честности, работающий на свою страну». Хизкокс любезно одолжил мне кассету с фильмом.
«Лондонский Ллойдз» — совершенно восхитительный бред сивой кобылы, и если вы верите, что Фредди Бартоломью может превратиться в Тайрона Пауэра, вы столь же охотно поверите также и всему прочему. Юный Фредди — друг детства паренька из семейки голубых кровей по имени Горацио Нельсон, но затем судьба разлучает их. Нельсон идет во флот, а Фредди оказывается Лондоне, где его принимают в знаменитую Кофейню. Джон Джулиус Ангерстейн, знаменитый страховой магнат эпохи, напоминает юному неофиту, что «Ллойдз держится на двух столпах: новостях и честных сделках. Если одно из двух проседает, мы несем убытки — а с нами и весь Британский торговый флот». Внезапно Фредди вырастает в Тайрона и влюбляется в Маделейн Кэрролл. Разражаются Наполеоновские войны. Страховщики мужественно продолжают делать свое дело. Звонит колокол с «Лутины» (анахронизм, заметьте). Пауэр с гордостью цитирует изречение Ангерстейна: «Ллойдз — не банда барыг, которые за лишнюю копейку горло перережут, а организация, связанная с судьбой Англии». На протяжении почти всего фильма бедняга Нельсон остается за кадром; кто здесь не сидит сложа руки, так это андеррайтер. Несмотря ни на что, он продолжает страховать Британский торговый флот по предвоенным тарифам — хотя и не защищенный должным образом Британским военным флотом. Колокол с «Лутины» трезвонит, будто гонг, возвещающий, что кушать подано. Наполеон в конце концов разбит, а потерявшая на радостях голову возлюбленная падает в объятия героического андеррайтера со словами: «Нельсон победил, Англия спасена, и Ллойдз спасен».
