Наступила короткая пауза, как будто он случайно выболтал интимную подробность.
— А знаешь, что мы можем посадить на этом участке? — начала Марта.
— Что значит «мы», Бледнолицая? — отозвался он, не дав ей закончить.
Эта семейная шутка бытовала у них много лет, но гости об этом не знали, а потому заподозрили начало ссоры. И он, кстати, тоже; в последнее время такие подозрения возникали у него довольно часто.
Молчание нарушила Мэрион:
— Я, конечно, извиняюсь, но меня мошкара заедает. — Одной рукой она чесала лодыжку.
— Нашим друзьям не нравится у нас в саду! — вскричал Кен, чтобы продемонстрировать семейное единение.
Но в его тоне сквозили истерические нотки, послужившие для гостей сигналом к выходу из-за стола, к отказу от чая-кофе и подготовке прощальных комплиментов.
Ближе к ночи он спросил, высунувшись из ванной:
— У нас, случайно, не осталось этой спиртовой настойки?
— Тебя искусали?
Он указал себе на шею.
— Господи, Кен, пять волдырей. Неужели ты ничего не почувствовал?
— Почувствовал, просто не хотел говорить. Еще не хватало, чтобы кто-нибудь начал критиковать твой сад.
— Бедненький. Натерпелся. Тебя, наверное, потому искусали, что ты такой сладкий. Меня комарье не трогает.
В постели у них уже не было сил ни для чтения, ни для секса; лениво перебирая события минувшего вечера, каждый подводил другого к мысли, что прием удался.
— Тьфу, черт, — вырвалось у него. — Кажется, у меня кусок куры остался в этой глиняной посудине. Надо бы вытащить да перенести в дом.
— Не выдумывай, — сказала она.
В воскресенье ничто не мешало им выспаться; когда Кен отодвинул штору, чтобы посмотреть, какая на улице погода, ему в глаза бросился терракотовый бочонок, валявшийся на боку; крышка была расколота надвое.
— Лисицы, суки, — пробормотал он, не задумываясь, слышит ли его Марта. — Или кошки, суки. А может, белки, суки. Природа, япона мать.
Он застыл у окна, не решив, что делать дальше: лечь еще поспать или со скрипом начать новый день.
У Фила и Джоанны: 3
Где руки?
В кои-то веки погодные условия позволили накрыть ужин в саду, за дощатым столом, который, правда, слегка покоробился. Уличные свечи, зажженные к приходу гостей, оказались очень кстати. Мы уже обсудили первые сто с лишним дней Обамы, его запрет на применение пыток силовыми структурами, причастность Британии к экстрадициям, бонусы для банкиров и предполагаемые сроки всеобщих выборов. Попытались провести сравнение между надвигающимся свиным гриппом и птичьим гриппом, который до нас еще не дошел, но запутались в дебрях эпидемиологии. В разговоре наступила пауза.
— Я тут подумал… в прошлый раз, за этим дружеским столом…
— Ломившимся от яств….
— Которыми нас потчевал… быстренько, подскажите что-нибудь в тему…
— Хозяин мой.
— Прямо Тримальхион.
— И миссис Куикли.
— Нет, так не пойдет. Давайте прямо скажем: Фил и Джоанна, воплощение гостеприимства.
— Кстати, язык…
— Это был язык? Ты же сказала — говядина.
— Ну да. Чем тебе язык — не говядина? Язык говяжий, язык телячий.
— Но я… не ем язык. Он вырван из глотки мертвой коровы.
— В прошлый раз вы нам рассказывали, как посылали друг другу «валентинки»… сладкая парочка, голубки. И про вашу знакомую, которая хотела к приезду мужа сделать себе утяжку живота.
— Липосакцию.
— И кто-то еще спросил: это она из любви или из тщеславия?
— Еще такой был вариант: из-за женских комплексов.
— Мне для сведения. Этот план возник у нее до того, как ее муж сделал себе радикальную тестэктомию — так это называется?
— Задолго до того, естественно. Но потом она передумала.
— С чего это?
— По-моему, я рассказывала.
— Мы говорили про… как там Дик выразился?
— Про интромиссию через задний проход.
— Короче, она потом передумала. Конечно, я вам рассказывала.
— Вернемся к нашим баранам: еще был вопрос, кто из нас собирается потом дома заняться любовью?
— На этот вопрос ответов практически не было.
— Так вот куда ты нас завел, Дэвид, после своего сократовского предисловия?
— Нет. А может, да. Нет, не совсем так.
— «Веди, Макдуф».
— Это мне напоминает сценку, когда за столом, в присутствии мужчин, кто-то позволяет себе заметить, что размер причиндалов непосредственно связан… Дик, ты почему прячешь руки под стол?
— Потому что я знаю, чем заканчивается эта фраза. А если честно — просто хочу избавить присутствующих от сложных вычислений размера моих, как ты выражаешься, причиндалов.
— Сью, один вопрос. Мы тут прослушали лекцию насчет разницы между сравнением и метафорой. Скажи, какой лингвистический термин наиболее удачно описывает соотношение между размером рук мужчины и размером его причиндалов?
— А «выпендреж» — это лингвистический термин?
— Есть специальный термин для уподобления меньшего большему. Или части — целому. Литота? Гендиадис? Анаколуф?
— По мне — это больше похоже на греческие курорты.
— Разрешите вклиниться: мы совершенно не говорим о любви.
— …
— …
— …
— …
— …
— …
— Я лично так считаю.
— Один мой знакомый как-то сказал, что счастье не может длиться более двух недель подряд.
— И кто же этот жалкий урод?
— Один мой знакомый.
— Это наводит на размышления.
— А что тут такого?
— Ну как же, «один мой знакомый» — кто-нибудь помнит Мэтью? Помните, нет? Это был величайший coureur de femmes
[4]
.
— Переводчика, пожалуйста.
— В общем, он перетрахал всю Англию. Энергия — неуемная. И постоянная… готовность. Так вот, было время, когда… как бы это сказать… ну… женщины взяли моду во время секса стимулировать себя руками, пальцами.
— И какова же, по-твоему, точная датировка этого явления?
— Между снятием запрета на леди Чаттерлей и выходом первого диска «Битлов»?
— Нет, если уж тебе это так важно. Позднее. Наверное, где-то в семидесятых…
