— Так где же та точка, та граница, за которой здравомыслящие люди перестают воспринимать истину и начинают сомневаться?
— А разве избыток доказательств не порождает сомнение?
— Муж, например, всегда подозревает первым, а узнает последним.
— И жена — точно так же.
— Mutatis mutandis
[5]
.
— In propria persona
[6]
.
— Вот вам еще одна черта британцев. Точнее, британцев вашего круга. Любите вы изъясняться по-латыни.
— Разве?
— По-моему, да. Homo homini lupus
[7]
.
— Et tu, Brute
[8]
.
— Если ты думаешь, что мы кичимся своей образованностью, то ты ошибаешься. Это мы от безнадежности. Мы, вероятно, — последнее поколение, вставляющее в речь латинские крылатые слова. Даже в кроссвордах из «Таймс» античная тематика больше не фигурирует. Равно как и шекспировские цитаты. Когда мы умрем, никто не скажет: «Quis custodiet ipsos custodes?»
[9]
— Какая потеря, не правда ли?
— Я не врубаюсь: ты иронизируешь или как?
— Я и сам не врубаюсь.
— Какой британский генерал во время индийской кампании, захватив провинцию Синд, отправил в главный штаб телеграмму из одного слова? «Peccavi»… Ага, на лицах ни проблеска мысли. По-латыни это значит: «Я согрешил».
— Лично я очень рада, что те времена остались позади.
— Ты бы, наверное, предпочла «Миссия выполнена» или как там теперь говорят.
— Нет, просто я терпеть не могу империалистический треп на темы убийства.
— Ничего, что я по-латыни?
— Так. Стремительно возвращаясь к Галилею. Тот факт, что Земля вращается вокруг Солнца, получил точное подтверждение. А факт климатических изменений?
— Мы все в них верим, согласитесь.
— Помните, Рейган сказал, что деревья выделяют углекислый газ, и на секвойях тут же появились таблички со словами «Простите» и «Это моя вина»?
— «Я согрешила».
— Вот-вот.
— Но Рейган вообще был на редкость доверчив, правда? Он даже уверовал, что во время войны освобождал пленных из концлагеря, тогда как на самом деле торчал в Голливуде и снимался в агитках.
— Позволь тебе напомнить, что на фоне Буша Рейган стал смотреться гораздо лучше — прямо хоть куда.
— О Рейгане говорили, что он прост, но не глуп.
— Хорошо сказано.
— Ничего хорошего. Софистика, манипуляция сознанием. Говорю «прост», подразумеваю «глуп».
— Итак, мы верим, что климат меняется?
— Верим.
— Естественно.
— А верим ли мы, к примеру, что ученые могут никуда не торопиться и спокойно искать решение проблемы, или же верим в то, что балансируем на краю пропасти и по прошествии двух, пяти, десяти лет будет слишком поздно, или же считаем, что уже сорвались в пропасть и катимся в преисподнюю?
— Мы верим во второй вариант, не так ли? Поэтому и стараемся сократить выбросы углекислого газа, проверяем теплоизоляцию домов, сортируем мусор.
— Как сортировка мусора влияет на глобальное потепление?
— Ты еще спрашиваешь?
— Просто мы начали сортировать мусор лет двадцать назад, но тогда никто слыхом не слыхивал о глобальном потеплении.
— Когда мы вечером едем через центр Лондона и видим все эти высоченные бизнес-центры, сверкающие огнями, я начинаю думать: стоит ли париться из-за невыключенного телика или компьютера.
— Важна каждая мелочь.
— Но чем крупнее эта мелочь, тем серьезней последствия.
— Вы видели удручающую статистику за один из прошлых месяцев? В Индии примерно семьдесят процентов пассажиров на внутренних рейсах впервые в жизни летят самолетом и при этом пользуются услугами самых дешевых авиалиний.
— Имеют право. Мы и сами так поступали. Да и сейчас почти все так делают, разве нет?
— Хочешь сказать, что в угоду ложно понятой справедливости мы должны позволить всем и каждому осквернять, загрязнять и отравлять углеродом атмосферу, как это делали мы, и только после этого у нас будет моральное право требовать прекращения этого безобразия?
— Я этого не говорю. Просто не нам их поучать, вот и все.
— Знаете, что представляется мне верхом аморальности, вот уже лет двадцать? Торговля квотами на вредные выбросы. Отвратительно.
— А теперь все хором…
— Ненавижу двуличие.
— Какие же вы злые. А ты — хуже всех, Дик.
— Меня на самом деле бесит один момент. Сортируешь свой мусор по разным ящикам, а потом приезжает мусороуборочная машина — и наши ящики сваливают в контейнеры как попало, вперемешку.
— Но если мы считаем, что стоим на краю пропасти, как мы расцениваем шансы на достижение согласия в мировом масштабе?
— «Вероятно, как минимум один из пяти»?
— Эгоизм. Вот что правит миром. Люди выбирают то, что выгодно для них самих. И для грядущих поколений.
— Грядущие поколения не выбирают нынешних политиков.
— Кто-то сказал: «Что грядущие поколения сделали для меня лично?»
— Но политики знают, что избирателей волнует судьба молодого поколения. И у большинства политиков есть дети.
— Признавая эгоизм главной движущей силой, нельзя упускать из виду дистанцию между реальными проявлениями эгоизма и тем смыслом, который мы вкладываем в это слово.
— А также между эгоизмом сиюминутным и долгосрочным.
— Это Кейнс?
— Где?
— Тот, кто задался вопросом о грядущих поколениях.
— Считается, что либо он, либо Оливер Уэнделл Холмс, либо судья Лернед Хэнд, либо Нубар Гюльбенкян.
— Кто, что — ничего не понимаю.
— А вы смотрели передачу о французских производителях шампанского, которые подумывают перебраться в Англию, потому что у них на родине виноградники скоро выродятся от жары?
— А вот во времена Римской империи…
— Знаем, знаем, вдоль Адрианова вала зеленели виноградники. Ты постоянно об этом твердишь, мистер Винный Повторяла.
— Серьезно? Ну, ничего страшного, вам не вредно послушать. Откуда происходят эти повторы? От хода природы.
