«Что ты наделал, Лестат?» – повторял я.
От ее прежней болезненной бледности не осталось и следа.
Живая, полная сил, она сидела на кровати, вытянув ножки на бархатном покрывале.
Ее белая сорочка, мягкая и тонкая, казалась мне ангельским одеянием. Она
смотрела на Лестата.
«Кого угодно, только не меня, – сказал он ей. –
Никогда, ты слышишь? Я покажу тебе, что надо делать!» Я попытался заставить его
посмотреть на меня, ответить мне, но он оттолкнул меня, я отлетел к стене и
больно ударился. И тут в дверь постучали. Я знал, что собирается сделать
Лестат, и бросился к нему опять, но результат оказался прежним: я даже не успел
заметить молниеносного движения его руки. И упал в кресло. Он открыл дверь.
«Пожалуйста, входите. У нас произошла маленькая неприятность», –
услышал я его голос.
В комнату вошел молодой негр. Лестат закрыл дверь и
накинулся на него сзади – тот не успел и глазом моргнуть. Склонившись над
распростертым телом, Лестат вцепился в его горло и знаком поманил к себе
девочку. Соскользнув с кровати, она встала на колени перед лежащим юношей,
торопливо вцепилась в его запястье, протянутое Лестатом. Сперва она пыталась
грызть живую плоть, но Лестат объяснил ей, что надо делать, а потом сел рядом и
предоставил ей в одиночку довершить начатое. Но он не сводил глаз с груди
жертвы и, когда пришло время, наклонился к девочке и сказал:
«Довольно, он умирает… Ты не должна пить кровь после того,
как остановится сердце, иначе ты снова заболеешь и умрешь. Понятно?»
Но она уже насытилась и села на пол рядом с Лестатом,
скрестив ноги. Через считанные минуты юноша уже был мертв. Слабость и усталость
охватили меня; казалось, эта ночь длится тысячу лет. Я смотрел на них. Девочка
все теснее прижималась к Лестату, он обнял ее, равнодушно глядя на труп слуги.
Потом поднял глаза и посмотрел на меня.
«Где мама?» – тихо спросила девочка. Голосок ее был нежен,
как она сама, звенел, как серебряный колокольчик, мягко и чувственно. Ее глаза,
большие и ясные, напоминали мне Бабетту, и странное предчувствие родилось у
меня в груди. Но я не мог разобраться в своих мыслях. Лестат встал, подхватил
ее на руки и подошел ко мне.
«Она – наша дочь, – сказал он. – Теперь ты будешь
жить с нами».
Он улыбнулся ей, но его глаза оставались холодными, словно
все это была только странная шутка. Потом он посмотрел на меня с осуждением и
укоризной и подтолкнул девочку ко мне. Она очутилась у меня на коленях, я обнял
ее нежные плечи, бархатистая кожа коснулась моей щеки, теплая, как кожица
сливы, согретой солнцем; огромные сияющие глаза смотрели с недоверчивым
любопытством.
«Это Луи, а я – Лестат», – представил он нас и сел на
кушетку.
Она огляделась и сказала, что эта комната ей очень нравится,
но где же мама? Она хочет к маме… Лестат взял расческу и принялся расчесывать
ей волосы, осторожно, чтобы не сделать больно. Распутанные локоны сияли, как
шелк. Никогда я не видел такого красивого ребенка, а теперь ее красота
засветилась холодным огнем, огнем вампира. Ее глаза стали глазами взрослой
женщины.
«Она будет белой и холодной, как мы, – подумал
я, – но останется прежней».
И я понял, что Лестат говорил о смерти. Две крошечные
пунктирные ранки на ее шее еще слегка кровоточили, и я поднял с пола платок
Лестата и приложил к ним.
«Мама оставила тебя с нами. Она хочет, чтобы ты была
счастлива, – обратился к ней Лестат с тем же поразительным
самообладанием. – Она знает, что с нами тебе будет хорошо».
«Мне хочется еще», – сказала она, поворачиваясь к трупу
юноши.
«Нет, на сегодня хватит. Придется подождать до завтра», –
ответил он и пошел в спальню к своему гробу.
Девочка спрыгнула с моих колен. За ней следом поднялся на
ноги и я. Она стояла и смотрела, как Лестат укладывает все три трупа на кровать
и закрывает их одеялом до подбородка.
«Они заболели?» – спросила она.
«Да, Клодия, – отозвался он. – Они заболели и
умерли. Они всегда умирают, когда мы высасываем их кровь».
Лестат подошел к ней и снова взял на руки, и я вдруг понял,
что теперь она точно стала одной из нас. Она менялась на глазах, и я
чувствовал, что все больше и больше очарован ею, каждым ее жестом и словом. Из
обычного ребенка она превратилась в ребенка-вампира.
«Кстати, Луи собирался покинуть нас, – будто невзначай
заметил Лестат, обводя нас взглядом по очереди. – Он хотел уйти от нас
навсегда. Но теперь передумал, потому что хочет заботиться о тебе и сделать
тебя счастливой. – Он опять посмотрел на меня. – Ведь так, Луи?»
«Мерзавец! – прошептал я. – Ты просто отъявленный
негодяй!»
«Произносить такие слова в присутствии дочери!» – ехидно
сказал он.
«Я – не ваша дочь, – вдруг вставила она своим
серебряным голоском. – Я – мамина дочь».
«Нет, милая, теперь уже нет, – покачал головой Лестат.
Он взглянул за окно, закрыл двери спальни и повернул в замке ключ. – С
этого дня ты – наша дочь, моя и Луи. С кем бы ты хотела спать? С ним или со
мной? – Потом, окинув меня взглядом, он добавил: – Я думаю, тебе лучше
лечь с ним. В конце концов, когда я устаю… я не такой добрый».
Вампир остановился. Молодой человек долго молчал.
– Ребенок-вампир! – хрипло прошептал он наконец.
Луи пристально посмотрел на него, словно что-то насторожило
его, потом перевел глаза на диктофон, разглядывая необычный для него предмет,
будто диковинное чудо.
Лента почти кончилась. Юноша быстро открыл портфель, достал
чистую кассету, неловко вставил ее на место прежней. И нажал кнопку записи. Они
начинали разговор в темноте, но зимой в Сан-Франциско темнеет рано, и теперь не
было еще и десяти. Вампир встрепенулся, улыбнулся и спокойно спросил:
– Можно продолжать?
Юноша кивнул.
– Он превратил девочку в вампира, чтобы удержать вас?
