– Трудно сказать наверняка. Я убежден, что Лестат, даже
будучи наедине с самим собой, предпочел бы не доискиваться до истинных мотивов
своих поступков. Он относится к числу тех, кто действует не раздумывая. Только
очень серьезные обстоятельства могли подвигнуть его на открытое выражение своих
мыслей и чувств, как это было при нашем разговоре в ту ночь. Мое твердое
намерение расстаться вынудило Лестата найти искреннее объяснение своего образа
жизни. Теперь, оглядываясь назад, я думаю, что подсознательно он сам стремился
узнать, что толкает его на убийства, он хотел заново увидеть свою жизнь. Но,
конечно, он хотел, чтобы я остался, потому что в одиночку он никогда не жил
так, как со мной. К тому же я не передал ему во владение никакой собственности.
Это приводило его в бешенство и в то же время держало на привязи. Тут он не
сумел меня переубедить. – Вампир неожиданно рассмеялся. – В других
случаях он оказался удачлив! Подумать только: он мог уговорить меня убить ребенка,
но не расстаться с деньгами. – Он покачал головой. – Впрочем, я
руководствовался не жадностью, а страхом перед ним.
– Вы говорите о Лестате в прошедшем времени. Он умер?
– Не знаю, – неохотно ответил вампир. –
Может, его и впрямь нет в живых, но об этом разговор впереди. Мы ведь говорили
о Клодии. Была еще одна причина, которая двигала Лестатом в ту ночь: Лестат
никому не верил. Он был, как кошка, – одинокий хищник; он и сам
признавался в этом. Но в ту ночь он почти открылся передо мной – потому что
говорил правду, без насмешек и раздражения, без своей вечной озлобленности. Это
был беспрецедентный случай. Стоя рядом с ним на темной улице у крепостной
стены, я впервые с момента моей смерти почувствовал, что не один.
И скоро я понял, зачем он превратил Клодию в вампира.
Причиной тому была месть.
– Он мстил не только вам, но и всему миру? –
спросил юноша.
– Да. Я уже говорил – все, что делал Лестат, в конечном
счете сводилось к мести.
– Вы думаете, это началось, когда отец забрал его из
школы?
– Я не знаю. Сомневаюсь. Лучше я буду рассказывать
дальше.
– Да, конечно. Сейчас только десять часов. – Юноша
показал на свои часы.
Вампир взглянул на них и улыбнулся. Юноша изменился в лице,
словно что-то испугало его.
– Вы все еще боитесь меня? – спросил Луи.
Молодой человек ничего не ответил, только сжался в кресле.
– Глупо было бы не бояться, – сказал
вампир. – Но все же не бойтесь. Итак, я продолжаю?
– Пожалуйста, – еле слышно отозвался юноша и
указал на диктофон.
– Легко себе представить, как изменилась наша жизнь с
появлением мадемуазель Клодии. Ее тело умерло, но чувства пробуждались. Так
было когда-то и со мной. И я с радостью следил за тем, как она менялась. Первое
время я еще не понимал, как она мне нужна, как я хочу говорить с ней и быть с
ней рядом. Пока что я хотел только оградить ее от Лестата. По утрам брал ее к
себе в гроб и вообще старался не оставлять с ним наедине. Лестат был доволен,
что я боюсь за нее.
«Голодный ребенок – это страшно, – как-то сказал
он. – Но голодный вампир – еще страшней. Если запереть ее и оставить
умирать от голода, ее вопли услышат даже в самом Париже».
Но он говорил это нарочно, чтобы напугать меня и удержать
при себе. Я боялся остаться один и не хотел обрекать Клодию на неизвестность. В
конце концов, она ребенок, и о ней надо заботиться. А заботиться о ней было
одно удовольствие. Она быстро забыла пять лет жизни среди людей, по крайней
мере казалось, что забыла. Сама она хранила таинственное молчание на сей счет.
Временами она замыкалась в себе, и я начинал подозревать, что она потеряла
рассудок из-за болезни и шока от превращения в вампира, что она потеряла
способность мыслить.
Но это было не так. Просто она была не такая, как мы с
Лестатом, и часто я не мог понять ее. Она оставалась ребенком, но обрела душу
свирепого убийцы, в погоне за кровью не останавливалась ни перед чем и
добивалась своего с требовательностью. Шло время, Лестат по-прежнему пытался
убедить меня, что он представляет собой угрозу для Клодии, но сам относился к
ней с неизменной нежностью и любовью, гордился ее красотой, учил ее искусству
убивать и рассказывал о нашей вечной жизни.
В городе свирепствовали болезни, и Лестат водил Клодию
гулять по смердящим кладбищам, где жертвы лихорадки лежали в грязи, сваленные в
кучи, а стук лопат, роющих могилы, не смолкал ни днем ни ночью.
«Это – смерть, – объяснял он ей, указывая на
полуразложившийся труп. – Она не страшна нам. Наши тела всегда будут
такие, как теперь, свежие и здоровые. Но мы должны не задумываясь нести смерть
другим, потому что от этого зависит наша жизнь».
Клодия молча взирала вокруг ясными, загадочными глазами.
В те ранние годы она еще ничего не понимала и поэтому ничего
не боялась. Молчаливая и прекрасная, она часами играла в куклы, одевала и
раздевала их. Молчаливая и прекрасная, она убивала. И я, преображенный словами
Лестата, тоже стал охотиться на людей.
Не подумайте, что только убийства смягчали мою боль. Тихие,
темные вечера с Лестатом и его отцом в доме на плантации канули в прошлое, и
теперь вокруг меня было множество людей. Уличный шум не затихал ни днем, ни
ночью; двери кабаре никогда не закрывались; танцы длились до рассвета; из
распахнутых окон лилась музыка, слышался смех… И всюду люди, люди… Мои жертвы,
трепещущие и живые. Стремясь к разнообразию, я менял места и способы убийства.
Зорко глядя по сторонам, крадучись, как кошка, я шел сквозь шумный, веселый,
цветущий город, и жертвы сами находили меня, соблазняли, приглашали поужинать
или прокатиться в экипаже, зазывали в публичный дом. Я задерживался у них
ненадолго, только чтобы получить свое, и шел дальше. И тоска тоже ненадолго
оставляла меня, а город казался бесконечной вереницей новых лиц, очаровательных
незнакомок и незнакомцев. Да, именно так, потому что я убивал только
незнакомцев, людей, с которыми не сказал и двух слов. Подбирался к ним поближе,
только чтобы насладиться земной красотой, неповторимым выражением лица, живым и
страстным голосом, и старался убить поскорей, прежде чем меня снова захлестнет
волна страха, тоски и отвращения к себе.
Клодия и Лестат охотились по-другому. Они сами присматривали
жертву, завлекали, часами вели милые беседы и веселились, глядя, как несчастный
человек радуется жизни и не подозревает, что встретился сейчас с верной
смертью. Для меня это все еще было невыносимо. Я радовался только, что город
быстро растет, старался затеряться в толпе, как в лесу, и плыл по течению.
